Мемуары фашистских генералов офицеров и солдат. Все книги про: «военные мемуары немецких…

Воспоминания немецкого солдата Гельмута Клауссмана, ефрейтора 111-ой пехотной дивизии

Боевой путь

Я начал служить в июне 41-го года. Но я тогда был не совсем военным. Мы назывались вспомогательной частью и до ноября я, будучи шофёром, ездил в треугольнике Вязьма - Гжатск — Орша. В нашем подразделении были немцы и русские перебежчики. Они работали грузчиками. Мы возили боеприпасы, продовольствие.

Вообще перебежчики были с обоих сторон, и на протяжении всей войны. К нам перебегали русские солдаты и после Курска. И наши солдаты к русским перебегали. Помню, под Таганрогом два солдата стояли в карауле, и ушли к русским, а через несколько дней, мы услышали их обращение по радиоустановке с призывом сдаваться. Я думаю, что обычно перебежчики это были солдаты, которые просто хотели остаться в живых. Перебегали обычно перед большими боями, когда риск погибнуть в атаке пересиливал чувство страха перед противником. Мало кто перебегал по убеждениям и к нам и от нас. Это была такая попытка выжить в этой огромной бойне. Надеялись, что после допросов и проверок тебя отправят куда-нибудь в тыл, подальше от фронта. А там уж жизнь как-нибудь образуется.

Потом меня отправили в учебный гарнизон под Магдебург в унтер-офицерскую школу и после неё и весной 42-го года я попал служить в 111-ю пехотную дивизию под Таганрог. Я был небольшим командиром. Но большой военной карьеры не сделал. В русской армии моему званию соответствовало звание сержанта. Мы сдерживали наступление на Ростов. Потом нас перекинули на Северный Кавказ, потом я был ранен и после ранения на самолёте меня перебросили в Севастополь. И там нашу дивизию практически полностью уничтожили. В 43-м году под Таганрогом я получил ранение. Меня отправили лечиться в Германию, и через пять месяцев я вернулся обратно в свою роту. В немецкой армии была традиция — раненых возвращать в своё подразделение и почти до самого конца войны это было так. Всю войну я отвоевал в одной дивизии. Я думаю, это был один из главных секретов стойкости немецких частей. Мы в роте жили как одна семья. Все были на виду друг у друга, все хорошо друг друга знали и могли доверять друг другу, надеяться друг на друга.

Раз в год солдату полагался отпуск, но после осени 43-го года всё это стало фикцией. И покинуть своё подразделение можно было только по ранению или в гробу.

Убитых хоронили по-разному. Если было время и возможность, то каждому полагалась отдельная могила и простой гроб. Но если бои были тяжёлыми и мы отступали, то закапывали убитых кое-как. В обычных воронках из под снарядов, завернув в плащ-накидки, или брезент. В такой яме за один раз хоронили столько человек, сколько погибло в этом бою и могло в неё поместиться. Ну, а если бежали - то вообще было не до убитых.

Наша дивизия входила в 29 армейский корпус и вместе с 16-ой (кажется!) моторизованной дивизией составляла армейскую группу «Рекнаге». Все мы входили в состав группы армий «Южная Украина».

Как мы видели причины войны. Немецкая пропаганда.

В начале войны главным тезисом пропаганды, в которую мы верили, был тезис о том, что Россия готовилась нарушить договор и напасть на Германию первой. Но мы просто оказались быстрее. В это многие тогда верили и гордились, что опередили Сталина. Были специальные газеты фронтовые, в которых очень много об этом писали. Мы читали их, слушали офицеров и верили в это.

Но потом, когда мы оказались в глубине России и увидели, что военной победы нет, и что мы увязли в этой войне, то возникло разочарование. К тому же мы уже много знали о Красной армии, было очень много пленных, и мы знали, что русские сами боялись нашего нападения и не хотели давать повод для войны. Тогда пропаганда стала говорить, что теперь мы уже не можем отступить, иначе русские на наших плечах ворвутся в Рейх. И мы должны сражаться здесь, что бы обеспечить условия для достойного Германии мира. Многие ждали, что летом 42-го Сталин и Гитлер заключат мир. Это было наивно, но мы в это верили. Верили, что Сталин помирится с Гитлером, и они вместе начнут воевать против Англии и США. Это было наивно, но солдатом хотелось верить.

Каких-то жёстких требований по пропаганде не было. Никто не заставлял читать книги и брошюры. Я так до сих пор и не прочитал «Майн камф». Но следили за моральным состоянием строго. Не разрешалось вести «пораженческих разговоров» и писать «пораженческих писем». За этим следил специальный «офицер по пропаганде». Они появились в войсках сразу после Сталинграда. Мы между собой шутили и называли их «комиссарами». Но с каждым месяцем всё становилось жёстче. Однажды в нашей дивизии расстреляли солдата, который написал домой «пораженческое письмо», в котором ругал Гитлера. А уже после войны я узнал, что за годы войны, за такие письма было расстреляно несколько тысяч солдат и офицеров! Одного нашего офицера разжаловали в рядовые за «пораженческие разговоры». Особенно боялись членов НСДАП. Их считали стукачами, потому, что они были очень фанатично настроены и всегда могли подать на тебя рапорт по команде. Их было не очень много, но им почти всегда не доверяли.

Отношение к местному населению, к русским, белорусам было сдержанное и недоверчивое, но без ненависти. Нам говорили, что мы должны разгромить Сталина, что наш враг это большевизм. Но, в общем, отношение к местному населению было правильно назвать «колониальным». Мы на них смотрели в 41-ом как на будущую рабочую силу, как на территории, которые станут нашими колониями.

К украинцам относились лучше. Потому, что украинцы встретили нас очень радушно. Почти как освободителей. Украинские девушки легко заводили романы с немцами. В Белоруссии и России это было редкостью.

На обычном человеческом уровне были и контакты. На Северном Кавказе я дружил с азербайджанцами, которые служили у нас вспомогательными добровольцами (хиви). Кроме них в дивизии служили черкесы и грузины. Они часто готовили шашлыки и другие блюда кавказской кухни. Я до сих пор эту кухню очень люблю. С начала их брали мало. Но после Сталинграда их с каждым годом становилось всё больше. И к 44-му году они были отдельным большим вспомогательным подразделением в полку, но командовал ими немецкий офицер. Мы за глаза их звали «Шварце» — чёрные (;-))))

Нам объясняли, что относится к ним надо, как боевым товарищам, что это наши помощники. Но определённое недоверие к ним, конечно, сохранялось. Их использовали только как обеспечивающих солдат. Они были вооружены и экипированы хуже.

Иногда я общался и с местными людьми. Ходил к некоторым в гости. Обычно к тем, кто сотрудничал с нами или работал у нас.

Партизан я не видел. Много слышал о них, но там где я служил их не было. На Смоленщине до ноября 41-го партизан почти не было.

К концу войны отношение к местному населению стало безразличным. Его словно бы не было. Мы его не замечали. Нам было не до них. Мы приходили, занимали позицию. В лучшем случае командир мог сказать местным жителям, что бы они убирались подальше, потому, что здесь будет бой. Нам было уже не до них. Мы знали, что отступаем. Что всё это уже не наше. Никто о них не думал…

Об оружии.

Главным оружием роты были пулемёты. Их в роте было 4 штуки. Это было очень мощное и скорострельное оружие. Нас они очень выручали. Основным оружием пехотинца был карабин. Его уважали больше чем автомат. Его называли «невеста солдата». Он был дальнобойным и хорошо пробивал защиту. Автомат был хорош только в ближнем бою. В роте было примерно 15 — 20 автоматов. Мы старались добыть русский автомат ППШ. Его называли «маленький пулемёт». В диске было кажется 72 патрона и при хорошем уходе это было очень грозное оружие. Ещё были гранаты и маленькие миномёты.

Ещё были снайперские винтовки. Но не везде. Мне под Севастополем выдали снайперскую русскую винтовку Симонова. Это было очень точное и мощное оружие. Вообще русское оружие ценилось за простоту и надёжность. Но оно было очень плохо защищено от коррозии и ржавчины. Наше оружие было лучше обработано.

Артиллерия

Однозначно русская артиллерия намного превосходила немецкую. Русские части всегда имели хорошее артиллерийское прикрытие. Все русские атаки шли под мощным артиллерийским огнём. Русские очень умело маневрировали огнём, умели его мастерски сосредотачивать. Отлично маскировали артиллерию. Танкисты часто жаловались, что русскую пушку увидишь только тогда, когда она уже по тебе выстрелила. Вообще, надо было раз побывать по русским артобстрелом, что бы понять, что такое русская артиллерия. Конечно, очень мощным оружием был «шталин орган» — реактивные установки. Особенно, когда русские использовали снаряды с зажигательной смесью. Они выжигали до пепла целые гектары.

О русских танках.

Нам много говорили о Т-34. Что это очень мощный и хорошо вооружённый танк. Я впервые увидел Т-34 под Таганрогом. Два моих товарища назначили в передовой дозорный окоп. Сначала назначили меня с одним из них, но его друг попросился вместо меня пойти с ним. Командир разрешил. А днём перед нашими позициями вышло два русских танка Т-34. Сначала они обстреливали нас из пушек, а потом, видимо заметив передовой окоп, пошли на него и там один танк просто несколько раз развернулся на нём, и закопал их обоих заживо. Потом они уехали.

Мне повезло, что русские танки я почти не встречал. На нашем участке фронта их было мало. А вообще у нас, пехотинцев всегда была танкобоязнь перед русскими танками. Это понятно. Ведь мы перед этими бронированными чудовищами были почти всегда безоружны. И если не было артиллерии сзади, то танки делали с нами что хотели.

О штурмовиках.

Мы их называли «Русише штука». В начале войны мы их видели мало. Но уже к 43-му году они стали очень сильно нам досаждать. Это было очень опасное оружие. Особенно для пехоты. Они летали прямо над головами и из своих пушек поливали нас огнём. Обычно русские штурмовики делали три захода. Сначала они бросали бомбы по позициям артиллерии, зениток или блиндажам. Потом пускали реактивные снаряды, а третьим заходом они разворачивались вдоль траншей и из пушек убивали всё в них живое. Снаряд, взрывавшийся в траншее, имел силу осколочной гранаты и давал очень много осколков. Особенно угнетало, то, сбить русский штурмовик из стрелкового оружия было почти невозможно, хотя летал он очень низко.

О ночных бомбардировщиках

По-2 я слышал. Но сам лично с ними не сталкивался. Они летали по ночам и очень метко кидали маленькие бомбы и гранаты. Но это было скорее психологическое оружие, чем эффективное боевое.

Но вообще, авиация у русских была, на мой взгляд, достаточно слабой почти до самого конца 43 года. Кроме штурмовиков, о которых я уже говорил, мы почти не видели русских самолётов. Бомбили русские мало и не точно. И в тылу мы себя чувствовали совершенно спокойно.

Учёба.

В начале войны учили солдат хорошо. Были специальные учебные полки. Сильной стороной подготовки было то, что в солдате старались развить чувство уверенности в себе, разумной инициативы. Но было очень много бессмысленной муштры. Я считаю, что это минус немецкой военной школы. Слишком много бессмысленной муштры. Но после 43-го года учить стали всё хуже. Меньше времени давали на учёбу и меньше ресурсов. И в 44-ом году стали приходить солдаты, которые даже стрелять толком не умели, но за то хорошо маршировали, потому, что патронов на стрельбы почти не давали, а вот строевой фельдфебели с ними занимались с утра и до вечера. Хуже стала и подготовка офицеров. Они уже ничего кроме обороны не знали и, кроме как правильно копать окопы ничего не умели. Успевали только воспитать преданность фюреру и слепое подчинение старшим командирам.

Еда. Снабжение.

Кормили на передовой неплохо. Но во время боёв редко было горячее. В основном ели консервы.

Обычно утром давали кофе, хлеб, масло (если было) колбасу или консервированную ветчину. В обед - суп, картофель с мясом или салом. На ужин каша, хлеб, кофе. Но часто некоторых продуктов не было. И вместо них могли дать печенье или к примеру банку сардин. Если часть отводили в тыл, то питание становилось очень скудным. Почти впроголодь. Питались все одинаково. И офицеры и солдаты ели одну и ту же еду. Я не знаю как генералы - не видел, но в полку все питались одинаково. Рацион был общий. Но питаться можно было только у себя в подразделении. Если ты оказывался по какой-то причине в другой роте или части, то ты не мог пообедать у них в столовой. Таков был закон. Поэтому при выездах полагалось получать паёк. А вот у румын было целых четыре кухни. Одна — для солдат. Другая — для сержантов. Третья — для офицеров. А у каждого старшего офицера, у полковника и выше — был свой повар, который готовил ему отдельно. Румынская армия была самая деморализованная. Солдаты ненавидели своих офицеров. А офицеры презирали своих солдат. Румыны часто торговали оружием. Так у наших «чёрных» («хиви») стало появляться хорошее оружие. Пистолеты и автоматы. Оказалось, что они покупали его за еду и марки у соседей румын…

Об СС

Отношение к СС было неоднозначным. С одной стороны они были очень стойкими солдатами. Они были лучше вооружены, лучше экипированы, лучше питались. Если они стояли рядом, то можно было не бояться за свои фланги. Но с другой стороны они несколько свысока относились к Вермахту. Кроме того, их не очень любили из-за крайней жестокости. Они были очень жестоки к пленным и к мирному населению. И стоять рядом с ними было неприятно. Там часто убивали людей. Кроме того, это было и опасно. Русские, зная о жестокости СС к мирному населению и пленным, эсэсовцев в плен не брали. И во время наступления на этих участках мало кто из русских разбирался, кто перед тобой эссэман или обычный солдат вермахта. Убивали всех. Поэтому за глаза СС иногда называли «покойниками».

Помню, как в ноябре 42 года мы однажды вечером украли у соседнего полка СС грузовик. Он застрял на дороге, и его шофёр ушёл за помощью к своим, а мы его вытащили, быстро угнали к себе и там перекрасили, сменили знаки различия. Они его долго искали, но не нашли. А для нас это было большое подспорье. Наши офицеры, когда узнали — очень ругались, но никому ничего не сказали. Грузовиков тогда оставалось очень мало, а передвигались мы в основном пешком.

И это тоже показатель отношения. У своих (Вермахта) наши бы никогда не украли. Но эсэсовцев недолюбливали.

Солдат и офицер

В Вермахте всегда была большая дистанция между солдатом и офицером. Они никогда не были с нами одним целым. Несмотря на то, что пропаганда говорила о нашем единстве. Подчёркивалось, что мы все «камрады», но даже взводный лейтенант был от нас очень далёк. Между ним и нами стояли ещё фельдфебели, которые всячески поддерживали дистанцию между нами и ими, фельдфебелями. И уж только за ними были офицеры. Офицеры, обычно с нами солдатами общались очень мало. В основном же, всё общение с офицером шло через фельдфебеля. Офицер мог, конечно, спросить что-то у тебя или дать тебе какое-то поручение напрямую, но повторюсь - это было редко. Всё делалось через фельдфебелей. Они были офицеры, мы были солдаты, и дистанция между нами была очень большой.

Ещё большей эта дистанция была между нами и высшим командованием. Мы для них были просто пушечным мясом. Никто с нами не считался и о нас не думал. Помню в июле 43-го, под Таганрогом я стоял на посту около дома, где был штаб полка и в открытое окно услышал доклад нашего командира полка какому-то генералу, который приехал в наш штаб. Оказывается, генерал должен был организовать штурмовую атаку нашего полка на железнодорожную станцию, которую заняли русские и превратили в мощный опорный пункт. И после доклада о замысле атаки наш командир сказал, что планируемые потери могут достигнуть тысячи человек убитыми и ранеными и это почти 50% численного состава полка. Видимо командир хотел этим показать бессмысленность такой атаки. Но генерал сказал:

Хорошо! Готовьтесь к атаке. Фюрер требует от нас решительных действий во имя Германии. И эта тысяча солдат погибнет за фюрера и Фатерлянд!

И тогда я понял, что мы для этих генералов никто! Мне стало так страшно, что это сейчас невозможно передать. Наступление должно было начаться через два дня. Об этом я услышал в окно и решил, что должен любой ценой спастись. Ведь тысяча убитых и раненых это почти все боевые подразделения. То есть, шансов уцелеть в этой атаке у меня почти небыло. И на следующий день, когда меня поставили в передовой наблюдательный дозор, который был выдвинут перед нашими позициями в сторону русских, я задержался, когда пришёл приказ отходить. А потом, как только начался обстрел, выстрелил себе в ногу через буханку хлеба (при этом не возникает порохового ожога кожи и одежды) так, что бы пуля сломала кость, но прошла навылет. Потом я пополз к позициям артиллеристов, которые стояли рядом с нами. Они в ранениях понимали мало. Я им сказал, что меня подстрелил русский пулемётчик. Там меня перевязали, напоили кофе, дали сигарету и на машине отправили в тыл. Я очень боялся, что в госпитале врач найдёт в ране хлебные крошки, но мне повезло. Никто ничего не заметил. Когда через пять месяцев в январе 1944-го года я вернулся в свою роту, то узнал, что в той атаке полк потерял девятьсот человек убитыми и ранеными, но станцию так и не взял…

Вот так к нам относились генералы! Поэтому, когда меня спрашивают, как я отношусь к немецким генералам, кого из них ценю как немецкого полководца, я всегда отвечаю, что, наверное, они были хорошими стратегами, но уважать их мне совершенно не за что. В итоге они уложили в землю семь миллионов немецких солдат, проиграли войну, а теперь пишут мемуары о том, как здорово воевали и как славно побеждали.

Самый трудный бой

После ранения меня перекинули в Севастополь, когда русские уже отрезали Крым. Мы летели из Одессы на транспортных самолётах большой группой и прямо у нас на глазах русские истребители сбили два самолёта битком набитых солдатами. Это было ужасно! Один самолёт упал в степи и взорвался, а другой упал в море и мгновенно исчез в волнах. Мы сидели и бессильно ждали кто следующий. Но нам повезло - истребители улетели. Может быть у них кончалось горючее или закончились патроны. В Крыму я отвоевал четыре месяца.

И там, под Севастополем был самый трудный в моей жизни бой. Это было в первых числах мая, когда оборона на Сапун горе уже была прорвана, и русские приближались к Севастополю.

Остатки нашей роты - примерно тридцать человек — послали через небольшую гору, что бы мы вышли атакующему нас русскому подразделению во фланг. Нам сказали, что на этой горе никого нет. Мы шли по каменному дну сухого ручья и неожиданно оказались в огненном мешке. По нам стреляли со всех сторон. Мы залегли среди камней и начали отстреливаться, но русские были среди зелени - их было невидно, а мы были как на ладони и нас одного за другим убивали. Я не помню, как, отстреливаясь из винтовки, я смог выползти из под огня. В меня попало несколько осколков от гранат. Особенно досталось ногам. Потом я долго лежал между камней и слышал, как вокруг ходят русские. Когда они ушли, я осмотрел себя и понял, что скоро истеку кровью. В живых, судя по всему, я остался один. Очень много было крови, а у меня ни бинта, ничего! И тут я вспомнил, что в кармане френча лежат презервативы. Их нам выдали по прилёту вместе с другим имуществом. И тогда я из них сделал жгуты, потом разорвал рубаху и из неё сделал тампоны на раны и притянул их этими жгутами, а потом, опираясь на винтовку и сломанный сук стал выбираться.

Вечером я выполз к своим.

В Севастополе уже полным ходом шла эвакуация из города, русские с одного края уже вошли в город, и власти в нём уже не было никакой.
Каждый был сам за себя.

Я никогда не забуду картину, как нас на машине везли по городу, и машина сломалась. Шофёр взялся её чинить, а мы смотрели через борт вокруг себя. Прямо перед нами на площади несколько офицеров танцевали с какими-то женщинами, одетыми цыганками. У всех в руках были бутылки вина. Было какое-то нереальное чувство. Они танцевали как сумасшедшие. Это был пир во время чумы.

Меня эвакуировали с Херсонеса вечером 10-го мая уже, после того как пал Севастополь. Я не могу вам передать, что творилось на этой узкой полоске земли. Это был ад! Люди плакали, молились, стрелялись, сходили с ума, насмерть дрались за место в шлюпках. Когда я прочитал где-то мемуары какого-то генерала — болтуна, который рассказывал о том, что с Херсонеса мы уходили в полном порядке и дисциплине, и что из Севастополя были эвакуированы почти все части 17 армии, мне хотелось смеяться. Из всей моей роты в Констанце я оказался один! А из нашего полка оттуда вырвалось меньше ста человек! Вся моя дивизия легла в Севастополе. Это факт!

Мне повезло потому, что мы раненые лежали на понтоне, прямо к которому подошла одна из последних самоходных барж, и нас первыми загрузили на неё.

Нас везли на барже в Констанцу. Всю дорогу нас бомбили и обстреливали русские самолёты. Это был ужас. Нашу баржу не потопили, но убитых и раненых было очень много. Вся баржа была в дырках. Что бы не утонуть, мы выбросили за борт всё оружие, амуницию, потом всех убитых и всё равно, когда мы пришли в Констанцу, то в трюмах мы стояли в воде по самое горло, а лежачие раненые все утонули. Если бы нам пришлось идти ещё километров 20 мы бы точно пошли ко дну! Я был очень плох. Все раны воспались от морской воды. В госпитале врач мне сказал, что большинство барж было наполовину забито мертвецами. И что нам, живым, очень повезло.

Там, в Констанце я попал в госпиталь и на войну уже больше не попал.

лБНРБОЙС ОБ ъБРБДЕ

нЙТ ХЦЕ ЪБЛПОЮЙМУС, ИПФС Ч ФХ ЪЙНХ 1939/40 ЗПДБ ЧПКОБ ДМС НЕОС ЕЭЕ ОЕ ОБЮБМБУШ. с ОЕ РТЙОЙНБМ ХЮБУФЙС Ч рПМШУЛПК ЛБНРБОЙЙ. 3-К ЛБЧБМЕТЙКУЛЙК РПМЛ, ЛПФПТЩН С ЛПНБОДПЧБМ Ч НЙТОПЕ ЧТЕНС, ТБЪВТПУБМЙ РП ТБЪОЩН ЮБУФСН. ъБФЕН НОПА ВЩМ УЖПТНЙТПЧБО ОПЧЩК, 22-К ЛБЧБМЕТЙКУЛЙК РПМЛ, РЕТЕД ЛПФПТЩН УФПСМБ ЪБДБЮБ ХУЙМЙФШ ЕДЙОУФЧЕООХА УХЭЕУФЧХАЭХА ЛБЧБМЕТЙКУЛХА ДЙЧЙЪЙА. оЕУЛПМШЛП ОЕДЕМШ УРХУФС С УФБМ РТЕЕНОЙЛПН ЛПНБОДЙТБ НПЕК ВТЙЗБДЩ ЗЕОЕТБМБ ЖПО чБМШДЕОЖЕМШУБ, УЛПОЮБЧЫЕЗПУС Ч ТБКПОЕ УПУТЕДПФПЮЕОЙС ОБЫЙИ ЮБУФЕК ЧВМЙЪЙ ЗПММБОДУЛПК ЗТБОЙГЩ.

с ПФМЙЮОП РПОЙНБМ, ЮФП Ч УПЧТЕНЕООПК ЧПКОЕ ЛБЧБМЕТЙС БОБИТПОЙЪН, ОП, ФЕН ОЕ НЕОЕЕ, ПУФБЧБМУС ЧЕТОЩН ЬФПНХ ТПДХ ЧПКУЛ У ФЕИ УБНЩИ РПТ, ЛБЛ ОБЮБМ Ч ОЕН УМХЦВХ РПУМЕ рЕТЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ. чУЕ ЬФП ОБРПНЙОБМП ЦЙЪОШ ОБ ПУФТПЧЕ. хЧЕМЙЮЕОЙЕ ЮЙУМЕООПУФЙ БТНЙЙ ОБЮБМПУШ РТЙ ТЕЦЙНЕ ОБГЙПОБМ-УПГЙБМЙУФПЧ, Б УФТХЛФХТОЩЕ ЙЪНЕОЕОЙС Ч ЧЕТНБИФЕ ЧУФХРЙМЙ Ч УЙМХ 30 ЙАОС 1934 ЗПДБ. оП ЬФП ХЧЕМЙЮЕОЙЕ ОЕ ТБУРТПУФТБОСМПУШ ОБ ЛБЧБМЕТЙА, ЛПФПТПК ХДБМПУШ УПИТБОЙФШ УЧПЙИ УРЕГЙБМШОП РПДЗПФПЧМЕООЩИ ПЖЙГЕТПЧ, ОБВТБООЩИ Ч ПУОПЧОПН ЙЪ УФБТПЗП РТХУУЛПЗП ПЖЙГЕТУЛПЗП ЛПТРХУБ. рПУЛПМШЛХ УБН С ТПДПН ЙЪ аЦОПЗП вБДЕОБ, Х НЕОС ОЕ ВЩМП ФТБДЙГЙПООЩИ УЧСЪЕК У ЬФЙНЙ РТХУУБЛБНЙ. й ЧУЕ ЦЕ ПОЙ НОЕ ОТБЧЙМЙУШ, ЧПЪНПЦОП, РПФПНХ, ЮФП Ч ОЩОЕЫОЙИ ПВУФПСФЕМШУФЧБИ ОЕ РТЕДУФБЧМСМЙ ЛБЛПК-ФП ТЕБМШОПК УЙМЩ, ФБЛ ЛБЛ РТХУУЛБС ЙДЕС Ч зЕТНБОЙЙ СЧОП ЛБРЙФХМЙТПЧБМБ РЕТЕД ОБГЙПОБМ-УПГЙБМЙЪНПН.

фБЛ РПМХЮЙМПУШ, ЮФП ЕЭЕ ОЕУЛПМШЛП ВЕЪПВМБЮОЩИ НЕУСГЕЧ ЬФПК УХТПЧПК Й УОЕЦОПК ЪЙНЩ С РТПЧЕМ УТЕДЙ УЧПЙИ НМБДЫЙИ ФПЧБТЙЭЕК. жБЛФЙЮЕУЛЙ НЩ ЧУЕ ЕЭЕ РТЕВЩЧБМЙ Ч УПУФПСОЙЙ НЙТБ Ч ФЙИЙИ УЕМШУЛЙИ ДПНЙЛБИ Ч ТБКПОЕ аЦОПЗП пМШДЕОВХТЗБ Й чЕУФЖБМЙЙ. нПК ДЕОЭЙЛ, РП ЖБНЙМЙЙ жЕКТЫФБЛ, ВЩМ УМБЧОЩН НБМЩН. уРПЛПКОЩК УЧЕФМПЧПМПУЩК РБТЕОШ, РПЪДОЙК ТЕВЕОПЛ УЕМШУЛПЗП ЦЙФЕМС ЙЪ зБТГБ, ПО ОБИПДЙМУС РТЙ НОЕ У ЗЕФФЙОЗЕОУЛЙИ ДОЕК. пО ВЩМ РТЕДБО НПЕК УЕНШЕ Й ЧУЕЗДБ ХЛТБЫБМ ГЧЕФБНЙ ЖПФПЗТБЖЙА р. уТЕДЙ ДТХЗЙИ ДЕОЭЙЛПЧ ПО НБМП ЮЕН ЧЩДЕМСМУС, РПУЛПМШЛХ ВЩМ ФЙИЙН Й УЛТПНОЩН. оЕ УФТЕНЙМУС Л ПВЭЕОЙА Й РПРХМСТОПУФЙ, Й НЕОС ЬФП ЧРПМОЕ ХУФТБЙЧБМП. рПУЛПМШЛХ ДЕМ Х ОЕЗП ВЩМП ОЕНОПЗП, ПО ПВЩЮОП ЮБУБНЙ ЮЙФБМ вЙВМЙА ЙМЙ УЙДЕМ Ч РТПУФТБГЙЙ РЕТЕД ПЛОПН.

чУЕ ОБЫЙ ПЖЙГЕТЩ, ЛБЛ Й Ч НЙТОПЕ ЧТЕНС, ЙНЕМЙ УЧПЙИ МПЫБДЕК. х НЕОС ВЩМП ФТЙ УФТПЕЧЩИ ЛПОС, УТЕДОЕЧЕУБ, Й РПДДЕТЦБОЙЕ ЙИ Ч ОХЦОПК ЛПОДЙГЙЙ ВЩМП ДМС НЕОС ПДОПЧТЕНЕООП ЙУФПЮОЙЛПН ТБДПУФЙ Й ЪДПТПЧШС.

чЕМЙУШ ЧПЕООЩЕ РТЙЗПФПЧМЕОЙС ДМС РПЛБ ОЕПРТЕДЕМЕООПК, ЧЕТПСФОПК ЛБНРБОЙЙ ОБ ъБРБДЕ. рТПЧПДЙМЙУШ ФБЛФЙЮЕУЛЙЕ ХЮЕОЙС, ЧП ЧТЕНС ЛПФПТЩИ Ч ДЕФБМСИ ПФТБВБФЩЧБМУС НБТЫ Ч зПММБОДЙА.

рП ЧПУЛТЕУЕОШСН НЩ УПЧЕТЫБМЙ ЛПТПФЛЙЕ ЬЛУЛХТУЙЙ Л ВМЙЦБКЫЕНХ ХЮБУФЛХ ЗТБОЙГЩ Х уФТЙОЕ Й ПВПЪТЕЧБМЙ ЬФЙ НЕУФБ У ОЕЛПФПТЩН МАВПРЩФУФЧПН, УМПЧОП ФБН ЕЭЕ ВЩМЙ ПЛПРЩ, ЛБЛ ЧП ЧТЕНЕОБ РПЪЙГЙПООЩИ ВПЕЧ рЕТЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ. чЕУОБ ХУЩРБМБ УФТПКОЩЕ ТСДЩ ВПСТЩЫОЙЛБ ЦЕМФЩНЙ ГЧЕФБНЙ, ХЛТБУЙЧЫЙНЙ ЛПМАЮЙЕ ЙЪЗПТПДЙ. пДОБ — ДЧЕ УОЕЦОЩЕ НЕФЕМЙ РТПЧПДЙМЙ ЪЙНХ, Й РПСЧЙМПУШ ФЕРМПЕ УПМОГЕ.

ч УЧПЕН ЛТХЗХ, ФП ЕУФШ УТЕДЙ ДБЧОЙЫОЙИ Й ОБЙВПМЕЕ ВМЙЪЛЙИ ДТХЪЕК-ПЖЙГЕТПЧ, С НПЗ ПВУХЦДБФШ УЙФХБГЙА ВЕЪ ЧУСЛЙИ ПРБУЕОЙК, ЙМЙ, ЛБЛ ЗПЧПТЙМ НПК РТЙСФЕМШ вББДЕ, «ЧЩТБЦБФШ УЧПЙ ЧЪЗМСДЩ». нЩ ЛБЛ-ФП ОЕПРТЕДЕМЕООП ТБЪНЩЫМСМЙ П РЕТУРЕЛФЙЧБИ ТБЪЧЙФЙС УПВЩФЙК ОБ ъБРБДЕ, ЙВП РТЙ ОБЫЕК ЙОУФЙОЛФЙЧОПК ОЕРТЙСЪОЙ Л РТБЧЙФЕМШУФЧХ НЩ Ч ОЕЗП ОЕ ЧЕТЙМЙ, Б ЧПУРПНЙОБОЙС П рЕТЧПК НЙТПЧПК ОБУ ФТЕЧПЦЙМЙ. ч ЛБЛПК-ФП УФЕРЕОЙ НЩ ДПЧЕТСМЙ вТБХИЙЮХ Й зБМШДЕТХ{2} , РПФПНХ ЮФП ОЙЛФП ОЕ НПЗ ОБЪЧБФШ ЙИ ОБГЙУФБНЙ. йНЕС ПУОПЧБФЕМШОХА ЧПЕООХА РПДЗПФПЧЛХ, ПОЙ НПЗМЙ ВПМЕЕ ФТЕЪЧП УХДЙФШ П ЪБРБДОПН РТПФЙЧОЙЛЕ, ЮЕН зЙФМЕТ УП УЧПЙНЙ УПЧЕФОЙЛБНЙ. иПФС ПЖЙГЕТcЛЙК ЛПТРХУ ЛБЧБМЕТЙЙ РТЕДУФБЧМСМ УПВПК ОЙЮФПЦОПЕ НЕОШЫЙОУФЧП, ЕЗП РТХУУЛПЕ НЙТПЧПЪЪТЕОЙЕ ПФТБЦБМПУШ Ч ОЕЛПФПТПК УФЕРЕОЙ ОБ ДТХЗЙИ ТПДБИ ЧПКУЛ. оП ПФ УФБТПК РТХУУЛПК УЙУФЕНЩ УПИТБОЙМПУШ ОЕЮФП ВПМЕЕ ЧБЦОПЕ — зЕОЕТБМШОЩК ЫФБВ У ЕЗП ФТБДЙГЙПООП ТЕБМЙУФЙЮОПК ПГЕОЛПК РЕТУРЕЛФЙЧ ЧПКОЩ РТПФЙЧ ЪБРБДОЩИ ДЕТЦБЧ. пВЭЕОЙЕ УП НОПЗЙНЙ ПЖЙГЕТБНЙ Ч вЕТМЙОЕ, ЗДЕ С ОЕУЛПМШЛП МЕФ РТПУМХЦЙМ Ч чЩУЫЕН ЛПНБОДПЧБОЙЙ УХИПРХФОЩИ ЧПКУЛ, РПУРПУПВУФЧПЧБМП ХЛТЕРМЕОЙА ЧП НОЕ ЧПЕООПЗП УЛЕРФЙГЙЪНБ, ЛПФПТЩК С ХЦЕ ПЭХЭБМ Й У РПМЙФЙЮЕУЛПК ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС. с ЧУРПНЙОБА УЕКЮБУ ВЕУЕДХ У ОБЮБМШОЙЛПН чЩУЫЕЗП ЛПНБОДПЧБОЙС УХИПРХФОЩИ ЧПКУЛ ЗЕОЕТБМПН ЖПО зБННЕТЫФЕКОПН, ХЫЕДЫЙН Ч ПФУФБЧЛХ ЧУЛПТЕ РПУМЕ РТЙИПДБ зЙФМЕТБ Л ЧМБУФЙ. зЕОЕТБМ ВЩМ ХЧЕТЕО, ЮФП ОБЫБ РПМЙФЙЛБ РТЕЧТБФЙФ ОБУ ЧП ЧТБЗПЧ ъБРБДБ Й РТЙЧЕДЕФ Л РПТБЦЕОЙА.

фЕРЕТШ, ЛПЗДБ ОБД ОБНЙ ОБЧЙУМБ ХЗТПЪБ ЧПКОЩ, С РПОЙНБМ, ЮФП МЙЮОПУФЙ ЧТПДЕ зБННЕТЫФЕКОБ Й вЕЛБ{3} ВЩМЙ МЙЫШ ОЕНОПЗПЮЙУМЕООПК ЬМЙФПК ЧОХФТЙ зЕОЕТБМШОПЗП ЫФБВБ, ИПФС Й ЪБОЙНБМЙ ФБЛЙЕ ЧБЦОЩЕ ДПМЦОПУФЙ, ЛБЛ ЗЕОЕТБМ-ЛЧБТФЙТНЕКУФЕТ, ОБЮБМШОЙЛ ХРТБЧМЕОЙС, ОП зЕОЕТБМШОЩК ЫФБВ ВЩМ ПЗТПНОЩН.

ч вЕТМЙОЕ, ЛБЛ Й Ч РТПЧЙОГЙЙ, УХЭЕУФЧПЧБМ ЙОПК ФЙР ПЖЙГЕТПЧ, ЧУЕ НЩУМЙ ЛПФПТЩИ УЧПДЙМЙУШ ФПМШЛП Л ЧПЕООЩН РТПВМЕНБН. ьФЙ МАДЙ ОЕ ПВМБДБМЙ УРПУПВОПУФША Л ЧЩУПЛПНХ УФТБФЕЗЙЮЕУЛПНХ НЩЫМЕОЙА, ОЕ ХНЕМЙ НЩУМЙФШ Й РПМЙФЙЮЕУЛЙ. рПУФЕРЕООП ПОЙ РПВЕЦДБМЙ ЮЙУМПН Й ЧМЙСОЙЕН, ЙВП ХУФТБЙЧБМЙ РТБЧСЭЙК ТЕЦЙН ВПМШЫЕ, ЮЕН ЧЩУПЛППВТБЪПЧБООЩЕ ПЖЙГЕТЩ зЕОЫФБВБ. фБЛЙЕ РПМЙФЙЮЕУЛЙ ОЕ ПВТБЪПЧБООЩЕ ПЖЙГЕТЩ ФПЦЕ РТПВЙЧБМЙУШ Ч зЕОЕТБМШОЩК ЫФБВ, плч (чЕТИПЧОПЕ ЗМБЧОПЛПНБОДПЧБОЙЕ ЧППТХЦЕООЩИ УЙМ зЕТНБОЙЙ) Й пли (чЩУЫЕЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ УХИПРХФОЩИ ЧПКУЛ). оЕЛПФПТЩЕ УЧПЙН ЮЙУФП ЧПЕООЩН РБФТЙПФЙЪНПН ОБРПНЙОБМЙ УМХЦЙЧЫЕЗП ДМС ОЙИ ПВТБЪГПН мАДЕОДПТЖБ{4} , ДТХЗЙЕ ЦЕ, Ч ПУПВЕООПУФЙ ФЕ, ЛФП РПНМБДЫЕ, ВЩМЙ РТПУФП УЩОПЧШСНЙ МАДЕК, ЛПФПТЩЕ ВПМЕЕ ЙМЙ НЕОЕЕ ЧПУФПТЦЕООП РТЙОЙНБМЙ ОПЧХА ЧМБУФШ. ч ФБЛПК УЙФХБГЙЙ НОЕ ЛБЪБМПУШ НБМПЧЕТПСФОЩН, ЮФП зЕОЕТБМШОЩК ЫФБВ ЙУРПМШЪХЕФ УЧПЕ ЧМЙСОЙЕ ДМС РТЕДПФЧТБЭЕОЙС ОПЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ. й ЧУЕ ЦЕ С ОЕ ФЕТСМ ОБДЕЦДЩ.

рПЬФПНХ С ЙУРЩФБМ ЫПЛ, ЛПЗДБ ЧЕЮЕТПН 9 НБС 1940 ЗПДБ РПУФХРЙМ УЕЛТЕФОЩК РТЙЛБЪ П ЧФПТЦЕОЙЙ Ч ОЕКФТБМШОХА зПММБОДЙА. нЕОС ПИЧБФЙМБ ЛБЛБС-ФП ХУФБМПУФШ, ЧТПДЕ ФПК, ЮФП С ЙУРЩФЩЧБМ РЕТЕД БФБЛБНЙ ЧП ЧТЕНЕОБ рЕТЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ, — ПЭХЭЕОЙЕ, ЮФП НОЕ МАВПК ГЕОПК ОЕПВИПДЙНП Ч РПУМЕДОЙК ТБЪ ЛБЛ УМЕДХЕФ ЧЩУРБФШУС. у ОБУФХРМЕОЙЕН ОПЮЙ С ПФРТБЧЙМУС ОБ ЛПНБОДОЩК РХОЛФ, ТБУРПМПЦЕООЩК ОБ ЪБТБОЕЕ ЧЩВТБООПК РЕТЕДПЧПК РПЪЙГЙЙ, У ОЕЗП С ДПМЦЕО ВЩМ ХРТБЧМСФШ ОБЮБМШОЩНЙ ДЕКУФЧЙСНЙ ПУОПЧОЩИ УЙМ УЧПЕК ЛБЧБМЕТЙКУЛПК ДЙЧЙЪЙЙ. ч ЬФЙ РПУМЕДОЙЕ ДТЕНПФОЩЕ ЮБУЩ С ЙУРЩФЩЧБМ УЙМШОХА ФТЕЧПЗХ — ОЕЮФП РПИПЦЕЕ ОБ УФТБИ ЙМЙ ОБРТСЦЕОЙЕ РЕТЕД ЧЩИПДПН ОБ УГЕОХ, ЙМЙ РЕТЕД ФТХДОПК УЛБЮЛПК РП РЕТЕУЕЮЕООПК НЕУФОПУФЙ, ЙМЙ РТЙ УФПМЛОПЧЕОЙЙ У ОЕЙЪЧЕУФОПУФША УХДШВЩ. чЕТПСФОП, ЬФП ВЩМ РТПУФП УФТБИ.

у ХФТБ 10 НБС УППВЭЕОЙС У ЖТПОФБ ПЛБЪБМЙУШ ОЕ ВПМЕЕ ВМБЗПРТЙСФОЩНЙ, ЮЕН Ч ФЕЮЕОЙЕ РТПЫЕДЫЕК ОПЮЙ. х НЕОС УЛМБДЩЧБМПУШ ЧРЕЮБФМЕОЙЕ, ЮФП РПМЛЙ ПУФБОПЧЙМЙУШ РЕТЕД ЗПММБОДУЛЙНЙ ХЛТЕРМЕОЙСНЙ, ЛПФПТЩЕ, РП ОБЫЙН РТЕДРПМПЦЕОЙСН, ДПМЦОЩ ВЩМЙ ВЩФШ УМБВЩНЙ. й С ОЕНЕДМЕООП ПФРТБЧЙМУС ЧРЕТЕД ОБ ЛПНБОДОЩЕ РХОЛФЩ ВБФБМШПОПЧ Й ТПФ. пДЙО ЙЪ ТПФОЩИ ЛПНБОДЙТПЧ РПДФЧЕТДЙМ НПЙ ПРБУЕОЙС. ч ГЕРЙ РЕИПФЩ С ЪБНЕФЙМ МЕЗЛЙК ФБОЛ ЙЪ ОБЫЕК ДЙЧЙЪЙЙ, ЧЕДХЭЙК ПЗПОШ РП ВМЙЦБКЫЕНХ ЗПММБОДУЛПНХ ВМЙОДБЦХ. рПУЛПМШЛХ РХМЕНЕФЩ ЙЪ ЬФПЗП ВМЙОДБЦБ ЪБУФБЧЙМЙ РЕИПФЙОГЕЧ ЪБМЕЮШ, С ХЛТЩМУС ЪБ ОБЫЙН ФБОЛПН. еДЧБ МЙ ЬФП ВЩМП РТБЧЙМШОП, ЧЕДШ ФБОЛ РТЙЧМЕЛБЕФ ПЗПОШ РТПФЙЧОЙЛБ, ОП УМХЮБЕФУС ДЕМБФШ Й ФБЛ. ъБ ОЙН ХЛТЩМУС Й НПМПДПК МЕКФЕОБОФ ЖПО лЈЛЕТЙГ. еЗП ПТДЙОБТЕГ РПЧЕТОХМУС ЛП НОЕ Й УЛБЪБМ: «зПУРПДЙО МЕКФЕОБОФ ТБОЕО, ПО ПЮЕОШ РМПИ». с ПФЧЕФЙМ: «уЩОПЛ, ЗПУРПДЙО МЕКФЕОБОФ ХНЙТБЕФ».

ч ЬФПФ НПНЕОФ РТПЙЪПЫМП ОЕПЦЙДБООПЕ. ч ОЕВПМШЫПН ЗПММБОДУЛПН ВХОЛЕТЕ РПДОСМЙ ВЕМЩК ЖМБЗ. оБЫЙ ЧПКУЛБ РТПТЧБМЙ ПВПТПОХ Й ВЩУФТП ОБЮБМЙ РТПДЧЙЗБФШУС ЧРЕТЕД.

нПС ВТЙЗБДБ (УПЗМБУОП РМБОХ) ДПМЦОБ ВЩМБ ЙЪ ЗБЧБОЕК мЕННЕТ Й уФБЧЕТЕО ЖПТУЙТПЧБФШ ЪБМЙЧ ъАКДЕТ-ъЕ{5} Й ЧПКФЙ Ч уЕЧЕТОХА зПММБОДЙА. ьУЛБДТПОБН УМЕДПЧБМП РПЗТХЪЙФШУС ОБ НОПЗПЮЙУМЕООЩЕ НЕМЛЙЕ ТЩВПМПЧОЩЕ УХДБ, ЛПФПТЩЕ ДПМЦОЩ ВЩМЙ ВХЛУЙТПЧБФШ ВПМЕЕ ЛТХРОЩЕ. оБ РПУМЕДОЙИ ХУФБОБЧМЙЧБМЙУШ РПМЕЧЩЕ ПТХДЙС Й НЙОПНЕФЩ ДМС ПВЕУРЕЮЕОЙС РТЙЛТЩФЙС РТЙ ЧЩУБДЛЕ. чИПДЩ Ч ЗБЧБОЙ ВЩМЙ РЕТЕЛТЩФЩ ЪБФПРМЕООЩНЙ УХДБНЙ, Й УОБЮБМБ ОБДП ВЩМП ЙИ ЧЪПТЧБФШ. нПТЕ УЙМШОП ЫФПТНЙМП. нОЕ РТЕДУФБЧМСМПУШ, ЮФП ОЕ НПЦЕФ ВЩФШ Й ТЕЮЙ П ЪБИЧБФЕ ЙНЕАЭЙНЙУС Х ДЕУБОФБ УТЕДУФЧБНЙ РТПФЙЧПРПМПЦОПЗП ВЕТЕЗБ, Ч УМХЮБЕ ЕУМЙ НЩ ЧУФТЕФЙН ФБН ИПФШ ЛБЛПЕ-ФП ПТЗБОЙЪПЧБООПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ. хУРЕИ НПЗМБ РТЙОЕУФЙ ФПМШЛП ЧОЕЪБРОБС БФБЛБ. с ХЦЕ ЗПЧПТЙМ ПВ ЬФПН ЧП ЧТЕНС РТЕДЧБТЙФЕМШОЩИ ФБЛФЙЮЕУЛЙИ ХЮЕОЙК Й ФЕРЕТШ ВЩМ ТЕЫЙФЕМШОП РТПФЙЧ ФПЗП, ЮФПВЩ ТЙУЛПЧБФШ ХУРЕИПН ПРЕТБГЙЙ, РПЛБ НЩ ОЕ ДПВШЕНУС ЗПУРПДУФЧБ Ч ЧПЪДХИЕ ОБД ъАКДЕТ-ъЕ.

ч дХИПЧ ДЕОШ С РТЙЕИБМ Ч уФБЧЕТЕО, ЮФПВЩ РТПЧЕТЙФШ, ЛБЛ ЙДЕФ РПДЗПФПЧЛБ. у НПТС РПДПЫЕМ ОЕВПМШЫПК ВПЕЧПК ЛПТБВМШ Й УОБЮБМБ ЧУФБМ ОБ СЛПТШ, ЮФПВЩ РПОБВМАДБФШ ЪБ ОБНЙ. лПЗДБ ПО ЧЩРХУФЙМ РЕТЧЩК УОБТСД, ЧУЕ ВТПУЙМЙУШ РТСФБФШУС Ч ДПНБ. с ОБЫЕМ ОЕЛПФПТПЕ РПДПВЙЕ ХЛТЩФЙС ОБ ХМЙГЕ, ЗДЕ ЮХЧУФЧПЧБМ УЕВС Ч ВПМШЫЕК ВЕЪПРБУОПУФЙ. уОБТСДЩ ТЧБМЙУШ Ч ФЕЮЕОЙЕ ЮБУБ У ТБЧОЩНЙ РТПНЕЦХФЛБНЙ. чУЕ ЬФП ЧТЕНС С РТПУЙДЕМ УЛТАЮЙЧЫЙУШ ЪБ ЗТХДПК ЛЙТРЙЮБ. пФЧЕФОЩК ПЗПОШ ЙЪ ОБЫЙИ МЕЗЛЙИ РПМЕЧЩИ ПТХДЙК ПЛБЪБМУС УПЧЕТЫЕООП ОЕЬЖЖЕЛФЙЧОЩН, ИПФС ЛПТБВМШ ОБИПДЙМУС ЧУЕЗП Ч ЛЙМПНЕФТЕ ПФ ОЙИ. пДЙО УОБТСД У ЬУНЙОГБ РПРБМ РТСНП Ч ОБЫ ПТХДЙКОЩК ТБУЮЕФ. ьФПФ дХИПЧ ДЕОШ ЧЩДБМУС ХЦБУОЩН. ъБ ФПК ЛХЮЕК ЛЙТРЙЮЕК Х НЕОС ЧПЪОЙЛМЙ ЛБЛЙЕ-ФП ЗТХУФОЩЕ НЩУМЙ. рПЛБЪБМПУШ ОЕЧЩОПУЙНЩН, ЮФП РТЙДЕФУС, ЧПЪНПЦОП, РТЕТЧБФШ ЮША-ФП ЦЙЪОШ Ч ЬФПК ВЕЪЪБЭЙФОПК УФТБОЕ. рЕТЕДП НОПК РПД ЧЕУЕООЙН УПМОЩЫЛПН МЕЦБМБ НБМЕОШЛБС ЗБЧБОШ У ТБЪОПГЧЕФОЩНЙ МПДЛБНЙ. с ЧРПМОЕ НПЗ ВЩ РТЙЕИБФШ Ч ЬФП НЕУФЕЮЛП У р., ДБЦЕ РПУЙДЕФШ У ОЕК Ч ОЕВПМШЫПН ЛБЖЕ ЪБ ЮБЫЕЮЛПК ХФТЕООЕЗП ЛПЖЕ. оП РБУУБЦЙТУЛЙК РБТПИПД, ЗПУФЕРТЙЙНОП РТЕДМБЗБЧЫЙК ФБЛПЕ НЙТОПЕ РХФЕЫЕУФЧЙЕ, ХЦЕ ВЩМ ТБЪТХЫЕО УОБТСДПН.

лПЗДБ зПММБОДЙС ЛБРЙФХМЙТПЧБМБ, Ч ДЕУБОФОПК ПРЕТБГЙЙ ХЦЕ ОЕ ВЩМП УНЩУМБ, Й ЕЕ ПФНЕОЙМЙ. нЕЦДХ 16 Й 18 НБС ВТЙЗБДБ ЧЕТОХМБУШ ОБ УЧПЙ УФБТЩЕ ЛЧБТФЙТЩ ОБ ЗТБОЙГЕ. нЕУФОПЕ ОБУЕМЕОЙЕ ТБДПУФОП РТЙЧЕФУФЧПЧБМП ОБУ ЛБЛ РПВЕДЙФЕМЕК. оП НЕОС ПИЧБФЩЧБМП ЮХЧУФЧП ВПМЙ Й ЦБМПУФЙ Л ОЕЧЕЦЕУФЧХ ФЕИ, ЛПЗП ЧЧЕМЙ Ч ЪБВМХЦДЕОЙЕ. лБМШЧЙОЙУФЩ ВЩМЙ ЪБНЛОХФЩ Й, ДЕТЦБУШ ОБУФПТПЦЕООП, ЫМЙ Ч ГЕТЛЧЙ Ч УЧПЙИ ОБГЙПОБМШОЩИ ЛПУФАНБИ.

ъБФЕН ОБЫХ ЛБЧБМЕТЙКУЛХА ДЙЧЙЪЙА ОБРТБЧЙМЙ ЧУМЕД ЪБ ФБОЛПЧЩНЙ ДЙЧЙЪЙСНЙ ЗТХРРЩ БТНЙК тХОДЫФЕДФБ РП ДПТПЗЕ, ЛПФПТБС ВЩМБ НОЕ ИПТПЫП ЪОБЛПНБ. лПЗДБ-ФП ЗЕТНБОУЛЙЕ ЧПКУЛБ ПУХЭЕУФЧЙМЙ ЪДЕУШ РТПТЩЧ, Й ЬФП ВЩМП УБНПЕ ЗПТСЮЕЕ НЕУФП. рТЙДЕФУС МЙ ОБЫЕК РПУМЕДОЕК ЛБЧБМЕТЙКУЛПК ДЙЧЙЪЙЙ ЧУФХРЙФШ Ч ВПК ЕЭЕ ТБЪ? ьФП ЛБЪБМПУШ ЧЕУШНБ УПНОЙФЕМШОЩН.

дПТПЗБ (26–31 НБС 1940 ЗПДБ)

зПЧПТЙМЙ, ЮФП РПД чБФЕТМПП ВЩМП ВПМШЫПЕ ФБОЛПЧПЕ УТБЦЕОЙЕ, ОП НЩ НБМП ЧЙДЕМЙ ЬФПНХ УЧЙДЕФЕМШУФЧ — МЙЫШ РБТХ ВТПЫЕООЩИ ФБОЛПЧ.

чП ЧТЕНС ЧЩДЧЙЦЕОЙС Л АЗХ ПФ вТАУУЕМС ВТЙЗБДБ ЧРЕТЧЩЕ ПЛБЪБМБУШ Ч ТБКПОЕ, ЛПФПТЩК РПЛЙОХМП ЗТБЦДБОУЛПЕ ОБУЕМЕОЙЕ. пВЭЕЕ ЧРЕЮБФМЕОЙЕ — ИБПУ Й ВЕУРПТСДПЛ. пДОБЛП БДЯАФБОФХ ХДБМПУШ ОБКФЙ ДМС НЕОС ЛЧБТФЙТХ ОБ ЧЙММЕ, РПУФТПЕООПК Ч БОЗМЙКУЛПН УФЙМЕ Й ПЛТХЦЕООПК ЗТПНБДОЩН РБТЛПН У РПМПЗЙНЙ ИПМНБНЙ. ч РБТЛЕ ГЧЕМЙ ЗПТФЕОЪЙЙ. пВЩЮОЩЕ БУУПГЙБГЙЙ УП УМПЧПН «ЧПКОБ» — ЮХЦЙЕ УФТБОЩ, ХЗТПЪБ ЗЙВЕМЙ, ОЕПРТЕДЕМЕООПУФШ, ЧТБЦДЕВОП ОБУФТПЕООПЕ ОБУЕМЕОЙЕ, ОБУЙМЙЕ, ТБЪМХЛБ — ЗТХВЩ Й ТЕЪЛЙ. б ДМС НЕОС ЬФБ ЗТХВПУФШ ВЩМБ УНСЗЮЕОБ ФЕН, ЮФП С ЧЕТОХМУС Ч УЧПК «ЧПЕООЩК ДПН». ьФПК ЦЕ УБНПК ДПТПЗПК С РТПЫЕМ ЧП ЧТЕНС ЧФПТЦЕОЙС 1914 ЗПДБ. ч 1915–1917 ЗПДБИ ЬФП ВЩМБ ДПТПЗБ, РП ЛПФПТПК ПУХЭЕУФЧМСМПУШ УОБВЦЕОЙЕ БТНЙЙ, Ч 1918-Н — ДПТПЗБ ОБЫЕЗП ПФУФХРМЕОЙС, Й Ч 1940-Н ПОБ ПРСФШ УФБМБ ОБЫЕК ДПТПЗПК. чПМЕК УХДШВЩ ПОБ ПРСФШ РТЕЧТБФЙМБУШ Ч ДПТПЗХ ЧПКОЩ, УРХУФС ПДОП РПЛПМЕОЙЕ, ДПТПЗХ У ФЕНЙ ЦЕ УБНЩНЙ ОБЪЧБОЙСНЙ: нПОУ — чБМБОУШЕО — дХЬ — мБОУ — мПТЕФФП. ч ФЕ ДБЧОЙЕ ДОЙ С ЫЕМ РП ОЕК МЕКФЕОБОФПН, Б ФЕРЕТШ — ВТЙЗБДОЩН ЛПНБОДЙТПН. с ЧЪЗМСОХМ ОБ ИПЪСКЛХ ЪБОСФПК ДМС НЕОС ЛЧБТФЙТЩ. пОБ УНПФТЕМБ ОБ НЕОС Й ОЕ ЧЕТЙМБ УЧПЙН ЗМБЪБН, У ФТХДПН ХЪОБЧБС МЕКФЕОБОФБ ЖПО ъ. оЕХЦФП ЬФП ФПФ УБНЩК ЮЕМПЧЕЛ, ЮФП УФПЙФ УЕКЮБУ РЕТЕД ОЕК...

рПЛБ ВТЙЗБДБ ОЕУРЕЫОП РТПДЧЙЗБМБУШ ЧРЕТЕД, НОЕ ХДБМПУШ ОЕУЛПМШЛП ТБЪ ПФЛМПОЙФШУС ПФ НБТЫТХФБ, ЮФПВЩ ЧПУЛТЕУЙФШ ЛПЕ-ЛБЛЙЕ ЧПУРПНЙОБОЙС. рПЬФПНХ С МЕЗЛП ПФЩУЛБМ ДПН Ч цЕОМЕОЕ, ЗДЕ ЧРЕТЧЩЕ ЧУФТЕФЙМ р. Ч РПУМЕДОЙК ЗПД рЕТЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ. ч ФЕ ЗПДЩ ПОБ ОПУЙМБ ЖПТНХ НЕДУЕУФТЩ вБЧБТУЛПЗП лТБУОПЗП лТЕУФБ, ЙЪ-РПД ЫМСРЛЙ ОБ МПВ ЧЩВЙЧБМЙУШ ЪБЧЙФЛЙ ЧПМПУ, УЧПЙН ЮЕФЛЙН ПЧБМПН МЙГБ У ВПМШЫЙНЙ ЗМБЪБНЙ Й СТЛЙНЙ ЗХВБНЙ ПОБ ОБРПНЙОБМБ нБТЙА-бОФХБОЕФФХ.

еЕ МЙЮОБС НБМЕОШЛБС ЛПНОБФЛБ Ч УПМДБФУЛПН ГЕОФТЕ ПФДЩИБ, ЛПФПТЩН ПОБ ЪБЧЕДПЧБМБ, ПФМЙЮБМБУШ ИПТПЫЙН ЧЛХУПН. оЕУЛПМШЛП РТЕДНЕФПЧ УФБТЙОЩ РТЙДБЧБМЙ ЬФПК ЛПНОБФЕ БФНПУЖЕТХ РПЛПС, Б ЛОЙЗЙ УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМЙ П МЙФЕТБФХТОЩИ ХЧМЕЮЕОЙСИ ЕЕ ПВЙФБФЕМШОЙГЩ. сТЛЙНЙ ЛТБУЛБНЙ РЩМБМЙ ГЧЕФЩ, Б ОЕУЛПМШЛП ЖПФПЗТБЖЙК Ч УЕТЕВТСОЩИ ТБНЛБИ ТБУЛТЩЧБМЙ РТПЙУИПЦДЕОЙЕ ИПЪСКЛЙ. оБ ОЙИ ВЩМЙ ЙЪПВТБЦЕОЩ ПЖЙГЕТЩ Ч ЙЪСЭОЩИ ЛЙТБУЙТУЛЙИ ЫМЕНБИ, ЛБЪБЧЫЙИУС ДБЦЕ Ч ФЕ ЧТЕНЕОБ ЮЕТЕУЮХТ УФБТПНПДОЩНЙ, Б ФБЛЦЕ ЛТБУЙЧЩЕ ЦЕОЭЙОЩ Ч УЛТПНОЩИ РПЪБИ У ОЙФСНЙ ЦЕНЮХЗБ ОБ ЫЕЕ.

ьФБ ЛПНОБФБ, Ч ЛПФПТПК УХДШВБ НПС УПЧЕТЫЙМБ ОПЧЩК РПЧПТПФ, ПВТХЫЙМБ ОБ НЕОС РПФПЛ ЧПУРПНЙОБОЙК. нОПЦЕУФЧП ОЕУППФЧЕФУФЧЙК НЕЦДХ ОБНЙ, ЛБЪБМПУШ, НЕЫБМЙ ПВЩЮОПНХ МАВПЧОПНХ УПАЪХ. чЕЛБНЙ ОБЫЙ ХЧБЦБЕНЩЕ УЕНШЙ ЦЙМЙ Ч ТБЪОЩИ ЮБУФСИ УФТБОЩ: ЕЕ — Ч вТБОДЕОВХТЗЕ, НПС — ОБ АЗЕ вБДЕОБ, ОП ДБЦЕ ОЕ ЬФП ПЛБЪБМПУШ ДМС ОБУ РТЕРСФУФЧЙЕН. р. «ДЕВАФЙТПЧБМБ» Ч вЕТМЙОЕ ЬРПИЙ чЙМШЗЕМШНБ Й ЮБУФП РПУЕЭБМБ ФЕ ВПМШЫЙЕ ДПНБ, ЛПФПТЩЕ ОЙЛПЗДБ ОЕ ВЩМЙ Ч РТХУУЛПК ЧПЕООПК ЛБУФЕ, Л ЛПФПТПК РТЙОБДМЕЦБМБ ЕЕ УЕНШС. лПЗДБ ОБЮБМБУШ рЕТЧБС НЙТПЧБС ЧПКОБ, С ФПМШЛП ЮФП ЧЕТОХМУС РПУМЕ ДЧХИМЕФОЕЗП ПВХЮЕОЙС Ч пЛУЖПТДЕ, ЗДЕ РТЙПВТЕМ ЛПУНПРПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ЧЪЗМСДЩ ОБ ОБГЙПОБМШОЩЕ ФТБДЙГЙЙ Й ХУМПЧОПУФЙ. оЙЛПЗДБ Ч НПЕН ИБТБЛФЕТЕ ОЕ ВЩМП ФБЛПЗП, ЮФПВЩ УХДЙФШ П МАДСИ РП НЕУФХ ЙИ РТПЙУИПЦДЕОЙС ЙМЙ РП ЙИ ОБГЙПОБМШОПУФЙ.

йЪ ЪБДХНЮЙЧПУФЙ НЕОС ЧЩЧЕМ БДЯАФБОФ. оБН ОБДП ВЩМП ЧПЪЧТБЭБФШУС ОБ ПУОПЧОХА ДПТПЗХ, ЮФПВЩ ОЕ ХРХУФЙФШ ЛБЛПЗП-ОЙВХДШ УЧСЪОПЗП. ч РХФЙ С НПМЮБМ. рТПЫМПЕ ДЕТЦБМП НЕОС Ч УЧПЙИ ФЙУЛБИ, С ЙУРЩФЩЧБМ УНЕЫБООПЕ ЮХЧУФЧП ОБУМБЦДЕОЙС Й ВПМЙ. оЩОЕ С ВЩМ ТБЪМХЮЕО У р. ВЕЪЧПЪЧТБФОП. ч РБНСФЙ ЧПЪОЙЛ ЕЕ ПВТБЪ Ч ОЕДБЧОЕН РТПЫМПН — ЧЕТИПН ОБ ЙТМБОДУЛПК ЗОЕДПК, НПЕК МАВЙНПК, ПОБ ПИПФЙМБУШ ОБ МЙУ, УЙДС Ч ДБНУЛПН УЕДМЕ БОЗМЙКУЛПЗП ПВТБЪГБ Й ОБ БОЗМЙКУЛЙК НБОЕТ. у НОПЗПМЕФОЙН ПИПФОЙЮШЙН ПРЩФПН ПОБ РТЙПВТЕМБ ПФМЙЮОХА РПУБДЛХ, Й С ДБЧБМ ЕК ТЕЪЧЩИ Й ОБДЕЦОЩИ МПЫБДЕК, ЛПФПТЩЕ ЧП ЧТЕНС РУПЧПК ПИПФЩ ОБ МЙУ ХЧЕТЕООП ВТБМЙ УБНЩЕ ЛТХФЩЕ РТЕРСФУФЧЙС. юФП ЛБУБЕФУС ЧЕТИПЧПК ЕЪДЩ, р. РТЙДЕТЦЙЧБМБУШ ЙФБМШСОУЛПК ЫЛПМЩ, ДБЧОЙН РТЙЧЕТЦЕОГЕН ЛПФПТПК ВЩМ Й С. дБЦЕ Ч ДБНУЛПН УЕДМЕ ПОБ ХНЕМБ УЙДЕФШ РТСНП, ЮФПВЩ ПВМЕЗЮЙФШ ОБЗТХЪЛХ ОБ УРЙОХ МПЫБДЙ. ыЕС МПЫБДЙ ПВЩЮОП ВЩМБ РПМОПУФША ЧЩФСОХФБ Й ЧП ЧТЕНС РТЩЦЛБ УПУФБЧМСМБ УП УРЙОПК ПДОХ МЙОЙА ПФ ОПУБ ДП ИЧПУФБ.

чЙДЙНП, ФЕРЕТШ ЧУЕ ЬФП ХЫМП ОБЧУЕЗДБ. фТЙ МПЫБДЙ, ЙДХЭЙЕ ЗДЕ-ФП Ч ЛПМПООЕ ЫФБВОПЗП ЬЫЕМПОБ, ЛБЪБМЙУШ НОЕ ДПТПЗПУФПСЭЙНЙ ЙЗТХЫЛБНЙ ХИПДСЭЕК ЬРПИЙ. с ЧУРПНЙОБМ ЙИ ЧУЕИ РППЮЕТЕДОП, ЪБ НОПЗП МЕФ, ЛБЛ ЧЩУПЧЩЧБАФ ПОЙ УЧПЙ ЗПМПЧЩ ЙЪ ВПМШЫЙИ ДЕООЙЛПЧ, ЗМБЪБ ЦБЦДХФ ДЧЙЦЕОЙС, ХЫЙ ФПРПТЭБФУС, ЫЛХТЩ ВМЕУФСФ: рТПЗМПФ, бЛУЕМШ, уФТБОУФЧХАЭЙК тЩГБТШ, зЕМЙПФТПР, ыХФОЙЛ, фЙФБО, лЧБТФХУ, лЧЕФФБ, лПТПМЕЧУЛЙК пТЕМ. уЛПТП ХЦЕ ОЕ ПУФБОЕФУС МПЫБДЕК, ДЕМСЭЙИ ОЕЧЪЗПДЩ ЧПКОЩ УП УЧПЙНЙ ИПЪСЕЧБНЙ.

дПТПЗБ... пОБ ЧЩДЕТОХМБ НЕОС ЙЪ ЬФПЗП НЙТБ ЗТЕЪ ФБН, ЗДЕ ЫМЙ ЧРЕТЕД ХУФБМЩЕ ЬУЛБДТПОЩ. йНЕООП ЪДЕУШ Ч 1914 ЗПДХ ВЩМ УМЩЫЕО ЗТПИПФ ПТХДЙК ОБ РТПИПДСЭЕН ОЕРПДБМЕЛХ ЖТПОФЕ. фПЗДБ ПОБ ЧЩЗМСДЕМБ ВПМЕЕ НЙТОПК, ЮЕН ФЕРЕТШ. оЩОЕ ЪТЕМЙЭЕ ВЩМП ХЦБУОПЕ — ОЕРТЕТЩЧОЩК РПФПЛ ВЕЦЕОГЕЧ, ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙИ УХЭЕУФЧ, УЧСЪБООЩИ ПВЭЙН ОЕУЮБУФШЕН. пДОЙ МЕЦБМЙ ЙМЙ УЙДЕМЙ ОБ РПЧПЪЛБИ, ДТХЗЙЕ, ХУФБМЩЕ, УП УВЙФЩНЙ ОПЗБНЙ, ВТЕМЙ РЕЫЛПН, ФПМЛБС ЧРЕТЕД ТХЮОЩЕ ФЕМЕЦЛЙ ЙМЙ ЧЕМПУЙРЕДЩ, ОБЗТХЦЕООЩЕ ХЪМБНЙ. рЕТЕРПМОЕООЩЕ ЗТХЪПЧЙЛЙ ФБЭЙМЙ ЪБ УПВПК РТЙГЕРЩ УП УЛПТПУФША РЕЫЕИПДПЧ. пДОБЦДЩ С ЧЙДЕМ МАДЕК, ПВМЕРЙЧЫЙИ ЪБДТБРЙТПЧБООЩК ЛБФБЖБМЛ. уБНЩН РЕЮБМШОЩН ДМС НЕОС ВЩМП УНПФТЕФШ ОБ УФБТЙЛПЧ, ЛПФПТЩЕ ВЕЪОБДЕЦОП ПФУФБЧБМЙ, Й ОБ ДЕФЕК, ЛПФПТЩЕ ОЕ РМБЛБМЙ. пОЙ ЮБУФП УФЩДМЙЧП ПУФБОБЧМЙЧБМЙУШ Х РПМЕЧЩИ ЛХИПОШ, ЬФЙ ЗПМПДОЩЕ МАДЙ, РТЙОБДМЕЦБЭЙЕ Л УТЕДОЕНХ ЛМБУУХ, Ч ЬМЕЗБОФОЩИ ЫМСРБИ Й ВБЫНБЛБИ, НБФЕТЙ, Ч ЮШЙИ ЗМБЪБИ ВЩМБ НПМШВБ ЪБ УЧПЙИ ДЕФЕК.

ч ьТУЕОЕ, ОЕВПМШЫПН ЗПТПДЛЕ ЪБРБДОЕЕ ЗПТЩ мПТЕФФП, С РТПЦДБМ ДЧБ ДОС, РПЛБ РПДПКДХФ ЧУЕ ЬУЛБДТПОЩ. ьФП ФБ УБНБС ЗПТБ, ЗДЕ Ч 1914–1915 ЗПДБИ НЩ НЕУСГ ЪБ НЕУСГЕН ЧЕМЙ ВПЙ. дП чЕТДЕОБ ПОБ, ЛБЛ НЕМШОЙЮОЩК ЦЕТОПЧ, ЧЙУЕМБ ОБ ОБЫЙИ ЫЕСИ Ч ФПК ВЕУУНЩУМЕООПК ЧПКОЕ ОБ ЙУФПЭЕОЙЕ. ч ФЕ ДОЙ ОБ ЧЕТЫЙОЕ ЕЕ УФПСМБ ТБЪТХЫЕООБС ЮБУПЧОС, Б ФЕРЕТШ ЧУЕ РТПУФТБОУФЧП ЧПЛТХЗ РТЕЧТБЭЕОП Ч ПЗТПНОПЕ ЛМБДВЙЭЕ. лТПНЕ НОПЦЕУФЧБ ЛТЕУФПЧ, ОБ ОЕН ЕУФШ Й ВПМШЫБС ВТБФУЛБС НПЗЙМБ ДМС ПУФБОЛПЧ ТБЪПТЧБООЩИ ОБ ЛХУЛЙ ФЕМ, ЛПФПТЩЕ ОЕЧПЪНПЦОП ВЩМП УПВТБФШ ЧПЕДЙОП. вЕУЮЙУМЕООЩЕ ФЩУСЮЙ УПМДБФ РПЦЕТФЧПЧБМЙ ЪДЕУШ УЧПЕК ЦЙЪОША, ЮФПВЩ Ч ТЕЪХМШФБФЕ РПМХЮЙФШ ОЕУЛПМШЛП ЖХФПЧ ЪЕНМЙ. оБДРЙУШ ОБ ОБДЗТПВЙЙ ЗМБУЙМБ:

«фЩ, УФТБООЙЛ, УФХРЙЧЫЙК ОБ ЬФХ зПМЗПЖХ Й ЬФЙ ФТПРЩ, ОЕЛПЗДБ ЪБФПРМЕООЩЕ ЛТПЧША, ХУМЩЫШ ЛТЙЛ, ЙДХЭЙК ЙЪ ЗЕЛБФПНВ: «мАДЙ ъЕНМЙ, ПВЯЕДЙОСКФЕУШ. юЕМПЧЕЮЕУФЧП, ВХДШ ЮЕМПЧЕЮОЩН!»

й ОБ ПВТБФОПК УФПТПОЕ:

«зТХДЩ ЛПУФЕК, ПЦЙЧМЕООЩЕ ЛПЗДБ-ФП ЗПТДЩН ДЩИБОЙЕН ЦЙЪОЙ, ОЩОЕ РТПУФП ТБЪТПЪОЕООЩЕ ЮБУФЙ ФЕМ, ВЕЪЩНСООЩЕ ПУФБОЛЙ, ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЕ НЕУЙЧП, УЧСЭЕООПЕ УЛПРМЕОЙЕ ВЕУЮЙУМЕООЩИ НПЭЕК — зПУРПДШ ХЪОБЕФ ФЕВС, РТБИ ЗЕТПЕЧ!»

еУМЙ ЧЕТЙФШ ВПЕЧЩН ДПОЕУЕОЙСН ОБЫЕК БТНЙЙ, УЕКЮБУ ЧПКУЛБ ЫФХТНПН ЧЪСМЙ ЬФХ ЗПТХ, ПДОБЛП ОЙЛБЛЙИ РТЙЪОБЛПЧ ЬФПЗП НЩ ОЕ ЪБНЕФЙМЙ, ОЕ УЮЙФБС ПДОПЗП РПДВЙФПЗП ФБОЛБ Й ЧПТПОЛЙ ПФ УОБТСДБ, ЕЭЕ ТБЪ РПФТЕЧПЦЙЧЫЕЗП НЕТФЧЩИ. оЕ ВЩМП ОЙ ПЛПРПЧ, ОЙ БТФЙММЕТЙКУЛЙИ РПЪЙГЙК, ОЙ УЧЕЦЙИ НПЗЙМ, ОЙ РПМС ВПС.

оБ УЛБМЕ чЙНЙ, ОЕЛПЗДБ НЕУФЕ ФСЦЕМЕКЫЙИ ВПЕЧ, ТБУРПМПЦЙМУС УЕКЮБУ ЛПМПУУБМШОЩК ЛБОБДУЛЙК ЧПЕООЩК НЕНПТЙБМ. рПУМЕ рЕТЧПК НЙТПЧПК ЧПКОЩ ЛБЛПК-ФП РТЕДРТЙЙНЮЙЧЩК ВЙЪОЕУНЕО УПИТБОЙМ ЮБУФШ ПЛПРПЧ, ЪБГЕНЕОФЙТПЧБЧ ЙИ УФЕОЩ. рТПФЙЧОЙЛЙ ТБУРПМБЗБМЙУШ ЪДЕУШ ДТХЗ РТПФЙЧ ДТХЗБ ОБ ТБУУФПСОЙЙ ПФ ДЕУСФЙ ДП ДЧБДГБФЙ НЕФТПЧ, ЙЪВЕЗБС ФБЛЙН ПВТБЪПН ЧЪБЙНОПЗП БТФЙММЕТЙКУЛПЗП ПВУФТЕМБ. дМС РТЙЧМЕЮЕОЙС ФХТЙУФПЧ ОБ НЕУФЕ ВПЕЧ ПУФБЧЙМЙ ОЕУЛПМШЛП ТБЪВТПУБООЩИ РТЕДНЕФПЧ ЧППТХЦЕОЙС: ОБ ПДОПК УФПТПОЕ — «РЙЛЕМШИБХВЕ», 8-НЙММЙНЕФТПЧЩЕ РХМЕНЕФЩ, Б ОБ ДТХЗПК — УППФЧЕФУФЧХАЭЙЕ ВТЙФБОУЛЙЕ ТЕМЙЛЧЙЙ.

оБ ЬФПФ ТБЪ ЧПКОБ РТПУФП РТПОЕУМБУШ НЙНП ЗПТЩ мПТЕФФП, ЛБЛ РПТЩЧ ЧЕФТБ. ч ЬФЙИ ПЛПРБИ, ФЭБФЕМШОП РПУФТПЕООЩИ ДМС РТЕДЩДХЭЕК ЧПКОЩ, ЧПКУЛБ УПАЪОЙЛПЧ УОПЧБ ПЛБЪБМЙ ЛПТПФЛПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ Й УОПЧБ ВТПУЙМЙ ЮБУФШ ВТЙФБОУЛПЗП ЧППТХЦЕОЙС.

с РТПЧЕМ Ч ьТУЕОЕ ФТЙ ДОС, ОП ФЕРЕТШ ХЦЕ «РП ДТХЗХА УФПТПОХ» оПФТ-дБН-ДЕ-мПТЕФФП, ФБЛ ЮФП УНПЗ ОБЛПОЕГ-ФП ХЧЙДЕФШ ФП, ЮФП ЛПЗДБ-ФП НЩ РЩФБМЙУШ ТБУУНПФТЕФШ ЮЕТЕЪ УФЕТЕПФТХВХ. ч лБНВТЕ ВЩМБ УЖПТНЙТПЧБОБ ОПЧБС, НПФПТЙЪПЧБООБС, ъЕОЗЕТУЛБС ВТЙЗБДБ. ъДЕУШ НЕОС ФПЦЕ ПИЧБФЙМЙ ЗТХУФОЩЕ ЧПУРПНЙОБОЙС, ОП ХЦЕ ДТХЗПЗП ТПДБ. с ТБЪЩУЛБМ НЕУФП, ЗДЕ 1 ДЕЛБВТС 1917 ЗПДБ ЧЩЛПРБМ ЙЪ ПВЭЕК НПЗЙМЩ ФЕМП НПЕЗП ВТБФБ. пО ВЩМ МЕФЮЙЛПН-ЙУФТЕВЙФЕМЕН, Й ЕЗП УБНПМЕФ УВЙМЙ ОБЛБОХОЕ РЕТЧПЗП Ч ЙУФПТЙЙ ФБОЛПЧПЗП ВПС. рПД СУОЩН ЪЙНОЙН УПМОГЕН С ДПМЗП ЙУЛБМ ФПЮОПЕ НЕУФП ЪБИПТПОЕОЙС, РПЛБ РПУМЕ ВЕУЛПОЕЮОЩИ ТБУУРТПУПЧ ОЕ ХВЕДЙМУС, ЮФП ОБЫЕМ ЕЗП. у РБТПК РПНПЭОЙЛПЧ НЩ ДПМЗП ЛПРБМЙУШ Ч ПВЭЕК НПЗЙМЕ, Б Ч ЬФП ЧТЕНС НЙНП ОБУ НЮБМЙУШ Ч ЛПОФТБФБЛХ ОЕНЕГЛЙЕ ФБОЛЙ Ч ЬФПН РЕТЧПН ФБОЛПЧПН ВПА Х лБНВТЕ. бОЗМЙКУЛБС БТФЙММЕТЙС ЧЕМБ ПЗПОШ РП ОБУФХРБАЭЕК РЕИПФЕ, Й ОБН РТЙИПДЙМПУШ РТСФБФШУС Ч ТБЪТЩФПК НПЗЙМЕ. йОПЗДБ ОБУ ЪБУЩРБМП РП РПСУ. чУЕ-ФБЛЙ ОБН ХДБМПУШ ЧЩФБЭЙФШ ФЕМП ВТБФБ, МЕЦБЧЫЕЕ Ч ОЙЦОЕН ЙЪ ФТЕИ УМПЕЧ ФТХРПЧ. оП УБОЙФБТЩ ЛБФЕЗПТЙЮЕУЛЙ ПФЛБЪЩЧБМЙУШ ЧЩОПУЙФШ ЕЗП РПД ЫЛЧБМШОЩН ПЗОЕН. фПЗДБ С ЧЪСМ ОПЗЙ РПЛПКОПЗП РПД НЩЫЛЙ, РПДФБЭЙМ Л УЧПЕК НБЫЙОЕ Й ЧРЙИОХМ ОБ УЙДЕОШЕ ТСДПН У УПВПК.

оЕРПДБМЕЛХ ПФ ЬФПЗП РПМС ВПС 1917 ЗПДБ Й ДЕТЕЧЕОШ вХТМПО Й нЈЧТЕ УФПСМ ЪБНПЛ бЧТЙЛХТ, ЗДЕ Ч ЛБЮЕУФЧЕ БДЯАФБОФБ 14-ЗП ТЕЪЕТЧОПЗП ЛПТРХУБ С ЦЙМ РПУМЕ ЧЕУЕООЕЗП ОБУФХРМЕОЙС 1918 ЗПДБ. ъБНПЛ ВЩМ УФЕТФ У МЙГБ ЪЕНМЙ. оП РПУМЕ ЧПКОЩ ЕЗП ПФУФТПЙМЙ ЪБОПЧП, Й ФЕРЕТШ Ч ОЕН ТБУРПМБЗБМБУШ БТНЕКУЛБС ЗТХРРБ ЖПО вПЛБ, ЙЪ УПУФБЧБ ЛПФПТПК ЖПТНЙТПЧБМБУШ НПС ВТЙЗБДБ.

оПЧБС ЧПКОБ (7–16 ЙАОС 1940 ЗПДБ)

л ЬФПНХ ЧТЕНЕОЙ С ХЦЕ РПМОПУФША ЙЪВБЧЙМУС ПФ ЮХЧУФЧБ «УФТБИБ РЕТЕД УГЕОПК», ПИЧБФЙЧЫЕЗП НЕОС Ч зПММБОДЙЙ. рТПУФП ИПФЕМПУШ РПУЛПТЕЕ ЧУФХРЙФШ Ч УИЧБФЛХ. рПЛБ ЛПНРМЕЛФПЧБМБУШ НПС ВТЙЗБДБ, С ЧЩЕЪЦБМ ЧУЕ ВМЙЦЕ Л МЙОЙЙ ЖТПОФБ, ЗДЕ ЫМЙ ВПЙ. нЩ ЖПТУЙТПЧБМЙ уПННХ Ч ФПН ЦЕ НЕУФЕ — Ч рЕТПООЕ, ЗДЕ С РТПЧЕМ НОПЗП НЕУСГЕЧ ЧП ЧТЕНС РТПЫМПК ЧПКОЩ. ч ФЕ ДОЙ РТЙИПДЙМПУШ ЪБНЕОСФШ ПТХДЙС ЛБЦДЩК ЧЕЮЕТ, ЛБЛ ФЕООЙУОЩЕ ТБЛЕФЛЙ, РПУЛПМШЛХ ПОЙ ЕЦЕДОЕЧОП ЙЪОБЫЙЧБМЙУШ ДП ОЕРТЙЗПДОПЗП УПУФПСОЙС. фЕРЕТШ ЦЕ ОЕ УМЩЫБМПУШ ОЙ ЗТПИПФБ ПТХДЙК, РП ЛПФПТПНХ НПЦОП ВЩМП ПРТЕДЕМЙФШ ОБРТБЧМЕОЙЕ ЗМБЧОЩИ ХДБТПЧ, ОЙ ЛБЛЙИ-МЙВП ЪЧХЛПЧ РТПИПДСЭЙИ ВПЕЧ. рТЕПДПМЕЧ «МЙОЙА чЕКЗБОБ», НЩ ЧРЕТЧЩЕ ХЧЙДЕМЙ ОЕЮФП ОБРПНЙОБАЭЕЕ РПМЕ ВПС. вПЕЧПК ГЕМША ВЩМБ ЧЩУПЛБС УФЕОБ РБТЛБ, УМХЦЙЧЫБС РТПФЙЧОЙЛХ ПРПТОЩН РХОЛФПН. ъБ ОЕУЛПМШЛЙНЙ ТСДБНЙ ФЭБФЕМШОП РПДЗПФПЧМЕООЩИ ЪЕНМСОЩИ ХЛТЕРМЕОЙК МЕЦБМП ОЕУЛПМШЛП ФТХРПЧ Й НОПЦЕУФЧП ЧПЕООЩИ ФТПЖЕЕЧ. лБЛ ВЩЧБМП РПУМЕ ЛТХРОЩИ УТБЦЕОЙК Ч 1916 ЗПДХ, ФБЛ Й УЕКЮБУ НЙНП ФСОХМБУШ ВЕУЛПОЕЮОБС ЛПМПООБ РМЕООЩИ, ХУФБМЩИ, ЛП ЧУЕНХ ВЕЪТБЪМЙЮОЩИ Й РПДБЧМЕООЩИ. оБЫБ РПРЩФЛБ ДПУФЙЮШ МЙОЙЙ ЖТПОФБ РТПЧБМЙМБУШ. дЕТЕЧОЙ ВЩМЙ УМЙЫЛПН ЪБЗТПНПЦДЕОЩ Й ТБЪТХЫЕОЩ БТФЙММЕТЙКУЛЙН ПЗОЕН. ч ПДОПН НЕУФЕ УПМДБФЩ ЧЩЛБФЙМЙ ОБ ДПТПЗХ ВПЮПОПЛ ЧЙОБ Й ОБРПМОСМЙ ЙН ЛТХЦЛЙ ЧУЕИ РТПИПДСЭЙИ НЙНП. йЪ НБЗБЪЙОЮЙЛБ РП УПУЕДУФЧХ ЛБЛПК-ФП ЮЕМПЧЕЛ ЧЩЛЙДЩЧБМ РП ЪПОФЙЛХ Ч ЛБЦДХА РТПЕЪЦБЧЫХА НБЫЙОХ.

нПА ВТЙЗБДХ ОБРТБЧЙМЙ ДЕКУФЧПЧБФШ УПЧНЕУФОП У ФБОЛПЧЩН ЛПТРХУПН зПФБ (ЛПФПТЩК РТПТЧБМУС Л тХБОХ), ЮФПВЩ РТЙЛТЩЧБФШ ЕЗП У МЕЧПЗП ЖМБОЗБ ОБ АЗП-ЧПУФПЮОПН ОБРТБЧМЕОЙЙ, ФП ЕУФШ РП ДПТПЗЕ Л рБТЙЦХ. ъБ ДЧБДГБФШ РСФШ ЮБУПЧ НЩ РТЕПДПМЕМЙ ДЧЕУФЙ ЛЙМПНЕФТПЧ, Ч ЦХФЛПК РЩМЙ, ЮБУФП РП ФЕН ДПТПЗБН, РП ЛПФПТЩН ЫМЙ ПУОПЧОЩЕ ЛПМПООЩ. фБОЛПЧЩЕ ДЙЧЙЪЙЙ УПЧЕТЫЙМЙ РТПТЩЧ, ОП ВТЕЫШ ПЛБЪБМБУШ ХЪЛПК. рЕИПФОЩЕ ДЙЧЙЪЙЙ УМЕЧБ Й УРТБЧБ ПФ ОЙИ ОЕ НПЗМЙ ДЧЙЗБФШУС ФБЛ ЦЕ ВЩУФТП. рТЙИПДЙМПУШ ПЛТХЦБФШ ОБУЕМЕООЩЕ РХОЛФЩ Й ПУОПЧБФЕМШОП ЙИ РТПЮЕУЩЧБФШ, ОЕУС РПФЕТЙ. вПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ РТПФЙЧОЙЛБ БФБЛПЧБМЙ НЕУФП РТПТЩЧБ У ЧПЪДХИБ, ЮФП ФПЦЕ ЧЕМП Л РПФЕТСН МАДЕК Й ФЕИОЙЛЙ.

нПК БДЯАФБОФ, УЩО ЗЕОЕТБМБ жЕМШДФБ, ОБЕИБМ Ч УЧПЕН ЗХУЕОЙЮОПН ФТБОУРПТФЕТЕ ОБ НЙОХ, РПЗЙВМЙ ЧУЕ, ЛФП ЕИБМ ЧНЕУФЕ У ОЙН. ьФПЗП НПМПДПЗП ПЖЙГЕТБ С ЧЪСМ Ч УЧПК ЫФБВ Й Ч ФПФ ДЕОШ, ЮФПВЩ ОЕ РПДЧЕТЗБФШ ПРБУОПУФЙ, ПФРТБЧЙМ ЕЗП Ч ФЩМ. ч рПМШУЛПК ЛБНРБОЙЙ Х ОЕЗП РПЗЙВ ВТБФ. й ФЕРЕТШ С ДПМЦЕО ВЩМ ЧЩРПМОЙФШ РЕЮБМШОЩК ДПМЗ — ОБРЙУБФШ ЙИ ПФГХ, ЛПНБОДЙТХ БТФЙММЕТЙКУЛПЗП ДЙЧЙЪЙПОБ, ЮФП Х ОЕЗП ВПМШЫЕ ОЕФ УЩОПЧЕК. рТПЫМП ЧУЕЗП ФТЙ ДОС У ФЕИ РПТ, ЛБЛ С ЪБЕЪЦБМ Л ОЕНХ ОБ РПЪЙГЙЙ Й ЪБВТБМ ЕЗП УЩОБ У УПВПК.

йЪЧЕУФЙЕ ПВ ЬФПК ФСЦЕМПК МЙЮОП ДМС НЕОС ХФТБФЕ ОБУФЙЗМП ОБУ Ч УФБТПН ДЕТЕЧЕОУЛПН ДПНЕ, ЗДЕ С ОБДЕСМУС РТПЧЕУФЙ ОЕУЛПМШЛП УРПЛПКОЩИ ЮБУПЧ. уРТБЧБ ПФЛТЩЧБМУС ЮХДОЩК РЕКЪБЦ, ПУЧЕЭЕООЩК СТЛЙН ЙАОШУЛЙН УПМОГЕН, УМЕЧБ УФПСМ УФБТЙООЩК ТЕЪЕТЧХБТ ДМС ЧПДЩ Й ЕЭЕ ПДЙО ДПН. оБ ЧПКОЕ ЧУЕЗДБ ЧЩРБДБМЙ ЮБУЩ, ДЩЫБЭЙЕ БФНПУЖЕТПК НЙТБ, ДБЦЕ ЪДЕУШ. оЙЮЕН ОЕ ЪБРСФОБООБС ЛТБУПФБ ЪЕНМЙ ЙЪМХЮБМБ ЛБЛПЕ-ФП УЮБУФШЕ, ЛПФПТПЕ УНЕЫЙЧБМПУШ Ч ДХЫЕ УП УЛПТВША П УХДШВБИ ДТХЪЕК.

нПС ВТЙЗБДБ ЧЩДЧЙОХМБУШ ОБ РЕТЕДПЧХА Х УБНПК уЕОЩ. пЛБЪБМПУШ, ЮФП ДЧБ НПУФБ, ЛПФПТЩЕ С ОБНЕТЕЧБМУС ЪБИЧБФЙФШ, ХЦЕ ЧЪПТЧБОЩ. рПДТБЪДЕМЕОЙС ВТЙЗБДЩ ЖПТУЙТПЧБМЙ уЕОХ. тБЪЧЙЧБАЭЙЕ ОБУФХРМЕОЙЕ ЛПТРХУБ нБОЫФЕКОБ ЧЪСМЙ ЙИ У УПВПК, РПДЮЙОЙЧ ЛПНБОДПЧБОЙА ПДОПЗП ЙЪ ЛПТРХУПЧ, ФБЛ ЮФП ЧТЕНЕООП ПОЙ ЧЩЫМЙ ЙЪ-РПД НПЕЗП ХРТБЧМЕОЙС.

оЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС С ПФДЩИБМ Ч ОЕВПМШЫПН ХЧЕУЕМЙФЕМШОПН ЪБЧЕДЕОЙЙ, ХЦЕ РБИОХЭЕН рБТЙЦЕН. пДОБ ЮБУФШ ЗПТПДЛБ ЗПТЕМБ, Й ЦБТ ВЩМ РТПУФП ХДХЫБАЭЙН. с РПУМБМ ЪБ ВХФЩМЛПК ЫБНРБОУЛПЗП Ч РПДЧБМ ТБЪТХЫЕООПЗП ЪДБОЙС, Б РПЛБ ЦДБМ, ОБВМАДБМ ЪБ ЫЕУФША РХБМА{6} , ПЭЙРЩЧБЧЫЙНЙ ГЩРМСФ Х РПМЕЧПК ЛХИОЙ. дЧПЕ ДТХЗЙИ ЛПРБМЙ НПЗЙМХ ДМС ХВЙФПЗП НЕУФОПЗП ЦЙФЕМС, МЕЦБЧЫЕЗП ОБ НПУФПЧПК Й ЧЪЙТБЧЫЕЗП ОБ РТПИПДСЭЙИ НЙНП МАДЕК ПУФЕЛМЕОЕЧЫЙНЙ ЗМБЪБНЙ.

рПФПН С ДПВТБМУС ДП тХБОБ, Ч ЛПФПТПН ЗПТЕМЙ ДПНБ РП ЧУЕНХ МЕЧПНХ ВЕТЕЗХ ТЕЛЙ Й УФБТБС ЮБУФШ ЗПТПДБ ОБ РТБЧПН. чУЕ НБЗБЪЙОЩ ВЩМЙ ЪБЛТЩФЩ. оЕЛПФПТЩЕ ИПЪСЕЧБ, РПДЮЙОЙЧЫЙУШ РТЙЛБЪХ, ПФЛТЩМЙ УЧПЙ МБЧЛЙ, ОП ОЙЮЕЗП, ЛТПНЕ ЖТХЛФПЧ Й РЕЮЕОШС, Ч ОЙИ ОЕ ВЩМП. у ВЕТЕЗБ ТЕЛЙ РХМЕНЕФЮЙЛЙ ЧЕМЙ ПЗПОШ РП НБТПДЕТБН Й МАДСН, УЛТЩФОП РТПВЙТБЧЫЙНУС РП ПРХУФЕЧЫЙН ХМЙГБН. рПЦБТОБС ЛПНБОДБ РЩФБМБУШ ХЛТПФЙФШ ПЗПОШ. пЖЙГЕТ, УФБТБЧЫЙКУС УРБУФЙ УПВПТ, ЧЩУФТЕМЙМ Ч ЮЕМПЧЕЛБ, ЛПФПТЩК СЛПВЩ ИПФЕМ ОБ ОЕЗП ОБРБУФШ, ЫПЖЕТ ДЕТЦБМ ЬФПЗП ЮЕМПЧЕЛБ ЪБ ЫЙЧПТПФ. оБ ПВТБФОПН РХФЙ С ЗМСДЕМ ОБ НПТЕ ДЩНБ ПФ ЗПТЕЧЫЙИ ФБОЛПЧ. оБД ДЩНПН ЧПЪЧЩЫБМПУШ ЮХДП ЗПФЙЛЙ — тХБОУЛЙК УПВПТ, СЪЩЛЙ РМБНЕОЙ ЧЪМЕФБМЙ РП МЕУБН ЧПЛТХЗ ПДОПК ЙЪ ЕЗП ВБЫЕО.

оБ УМЕДХАЭЙК ДЕОШ НЩ УПЧЕТЫБМЙ НБТЫ, ОЕ ЧУФХРБС Ч УПРТЙЛПУОПЧЕОЙЕ У РТПФЙЧОЙЛПН Й ДЕТЦБУШ РПЪБДЙ ФБОЛПЧПЗП ЛПТРХУБ. ьФПФ ДЕОШ ПЛБЪБМУС ПДОЙН ЙЪ УБНЩИ РПДИПДСЭЙИ ДМС РТЕЛТБУОПЗП «РЙЛОЙЛБ». уЕМШУЛБС НЕУФОПУФШ Ч УФПТПОЕ ПФ ДПТПЗЙ ЧЩЗМСДЕМБ УПЧУЕН НЙТОПК, УМПЧОП ПДЙО ВПМШЫПК РБТЛ У ЧЩУПЛЙНЙ ЦЙЧЩНЙ ЙЪЗПТПДСНЙ ЧПЛТХЗ ОЕВПМШЫЙИ ХЛТПНОЩИ МХЦБЕЛ. лПЕ-ЗДЕ РЕКЪБЦ ОБРПНЙОБМ БОЗМЙКУЛЙЕ ЗТБЧАТЩ XVIII ЧЕЛБ: УЙСАЭЙК РПД ЙАОШУЛЙН УПМОГЕН ГЧЕФОЙЛ, ОБ ЪБДОЕН РМБОЕ — УЕМШУЛЙК ДПНЙЛ РПД УПМПНЕООПК ЛТЩЫЕК, ЙЪ РТЙПФЛТЩФПК ДЧЕТЙ ЛПОАЫОЙ ЧЙДОЕЕФУС ЛТХР ВЕМПК МПЫБДЙ.

чП ЧТЕНС ЬФЙИ ЬРЙЪПДЙЮЕУЛЙИ ВПЕЧ ОБЫБ РПЧУЕДОЕЧОБС ЦЙЪОШ ЧПЫМБ Ч ПРТЕДЕМЕООЩК ТЙФН. л РСФЙ ЧЕЮЕТБ ЪБЛБОЮЙЧБМУС ОБУФХРБФЕМШОЩК РПТЩЧ Й ВПЕЧПК РЩМ ПИМБЦДБМУС. фПЗДБ НЩ ЧЩВЙТБМЙ ЛБЛПК-ОЙВХДШ УЙНРБФЙЮОЩК ФЙИЙК УБД, Й ОБН РПДБЧБМЙ ЮБК. еУМЙ ОЙЛБЛЙИ РТЙЛБЪПЧ ОЕ РПУФХРБМП, ЧУЕ РТПДПМЦБМЙ ВЕЪДЕМШОЙЮБФШ Й ЧЕМЙ УЕВС ЛБЛ УЮБУФМЙЧЩЕ ФХТЙУФЩ, УПЧЕТЫБАЭЙЕ ТПНБОФЙЮЕУЛПЕ РХФЕЫЕУФЧЙЕ ОБ БЧФП. тБЪЧЕДЮЙЛПЧ ЧЩУЩМБМЙ ЧРЕТЕД, ЮФПВЩ РПДЩУЛБФШ НЕУФП ДМС ОПЮМЕЗБ. дОЙ ЧУЕЗДБ ВЩМЙ УРПЛПКОЩЕ.

пДОБЦДЩ ТБЪЧЕДЮЙЛЙ ОБФЛОХМЙУШ ОБ ВПМШЫПК ОПТНБОДУЛЙК ЪБНПЛ нПФЧЙМШ, РТЙОБДМЕЦБЭЙК ЗТБЖХ цЕТНЙОЙ. еЭЕ ОЙ ПДЙО УПМДБФ ОЕ РЕТЕУФХРБМ ЕЗП РПТПЗ, ОП ПО ВЩМ УПЧЕТЫЕООП ОЕПВЙФБЕН. гЧЕФПЮОЩЕ ЛМХНВЩ ОЕДБЧОП РПМЙФЩ, ЙЪ ПФЛТЩФПК ДЧЕТЙ ГЕТЛЧЙ МШЕФУС УЧЕФ. ч ДЕУСФЛБИ ЛПНОБФ ДМС ЗПУФЕК НЩ ПВОБТХЦЙМЙ ЪБУФЕМЕООЩЕ РПУФЕМЙ, ЛМБДПЧЩЕ ВЩМЙ РПМОЩ ЫБНРБОУЛПЗП «тЕДЕТЕТ», Ч ЗПУФЙОЩИ МЕЦБМЙ УЧЕЦЙЕ ОПНЕТБ «фБКНУ» Й «тЕЧА ДЕ ДЈ НПОД». оБДЕЧ РПУМЕ ЧБООЩ УЧЕЦЕЕ ВЕМШЕ (ПДПМЦЕООПЕ НОПК Х ПДОПЗП ЙЪ ПЖЙГЕТПЧ, ФБЛ ЛБЛ НПЕ РТПРБМП ЧНЕУФЕ У РПДПТЧБЧЫЙНУС ОБ НЙОЕ ФТБОУРПТФЕТПН), С РПЗТХЪЙМУС Ч ДПМЗЙК Й ЗМХВПЛЙК УПО. оБ УМЕДХАЭЕЕ ХФТП С ЪБЧФТБЛБМ Ч ПДЙОПЮЕУФЧЕ, ОБВМАДБС РТПУФЙТБЧЫЙЕУС ЧДБМШ МХЗБ. уМПЧОП ЙЪВБМПЧБООЩК ЗПУФШ, С ЪБУЙДЕМУС У УЙЗБТЕФПК ЪБ ЛБЛЙН-ФП ЮФЙЧПН ФБЛ, ВХДФП ЧРЕТЕДЙ Х НЕОС ВЩМ ДПМЗЙК ФЙИЙК ДЕОШ Ч ДЕТЕЧОЕ.

йММАЪЙС ТБЪТХЫЙМБУШ, ЛБЛ ФПМШЛП С ДПЫЕМ ДП ЗПУФЙОПК. нЕОС ПЦЙДБМП НОПЦЕУФЧП ПЖЙГЕТПЧ: УМЕЧБ УФПСМЙ РМЕООЩЕ ЖТБОГХЪЩ, УРТБЧБ — ОЕНЕГЛЙЕ ЛПНБОДЙТЩ Й БДЯАФБОФЩ, ЦБЦДХЭЙЕ РЕТЕЗПЧПТЙФШ УП НОПК.

нПС ВТЙЗБДБ ЧЕМБ ОБУФХРМЕОЙЕ ЧОЙЪ РП ФЕЮЕОЙА уЕОЩ Л зБЧТХ, ЮФПВЩ РПНЕЫБФШ ПЛТХЦЕООЩН ЧПКУЛБН РТПФЙЧОЙЛБ РТПТЧБФШУС ЮЕТЕЪ ТЕЛХ Ч АЦОПН ОБРТБЧМЕОЙЙ. хРТБЧМЕОЙЕ ВПЕЧЩНЙ ДЕКУФЧЙСНЙ ПУМПЦОСМПУШ ФЕН, ЮФП ОБЫЙ ЧПКУЛБ РТПДЧЙЗБМЙУШ УТБЪХ У ОЕУЛПМШЛЙИ ОБРТБЧМЕОЙК. ч уЕО-тПНЕОЕ ЙНЕМЙ НЕУФП ОЕВПМШЫЙЕ ВПЙ У ОЕЪОБЮЙФЕМШОЩНЙ РПФЕТСНЙ. ч ОБЫЕН ФЩМХ Ч ТХЛБИ РТПФЙЧОЙЛБ ЧУЕ ЕЭЕ ПУФБЧБМБУШ ДЕТЕЧОС вПМШВЕЛ. дПТПЗБ ВЩМБ ДПЧПМШОП ПРБУОПК: УМЕЧБ — ТЕЛБ, УРТБЧБ — ЛТХФЩЕ ПВТЩЧЩ, РПЬФПНХ ЛПМПООБ ОЕ НПЗМБ ЪБЭЙЭБФШ УЧПЙ ЖМБОЗЙ.

ч ФПФ ЧЕЮЕТ, ЛПЗДБ НЩ ПВЕДБМЙ Ч ТЕУФПТБОЕ Ч уЕО-тПНЕОЕ, ЪБ УПУЕДОЙНЙ УФПМЙЛБНЙ УЙДЕМЙ ВЕЦЕОГЩ. нЩ ПВЕЪПРБУЙМЙ УЕВС УП ЧУЕИ УФПТПО Й ЧЩВТБМЙ ДМС РПУФПС ВПМШОЙГХ, УЕУФТБ-ИПЪСКЛБ ЛПФПТПК ЧЩТБЪЙМБ НОЕ ОБХФТП РТЙЪОБФЕМШОПУФШ ЪБ ФП, ЮФП ЕЕ ИХДЫЙЕ ПРБУЕОЙС ОЕ ПРТБЧДБМЙУШ.

ъБФЕН ВТЙЗБДБ РТПДПМЦЙМБ ОБУФХРМЕОЙЕ Л зБЧТХ, Ч ЛПФПТЩК НЩ ДПМЦОЩ ВЩМЙ ЧПКФЙ, РП ЧПЪНПЦОПУФЙ, «ВЕЪ ФСЦЕМЩИ РПФЕТШ». рПУЛПМШЛХ ОЙЛБЛПЗП УПРТПФЙЧМЕОЙС НЩ ВПМШЫЕ ОЕ ЧУФТЕЮБМЙ, Б ЧУЕ РТПТЧБЧЫЙЕУС ЮБУФЙ ВЩМЙ ХЦЕ ЪБ уЕОПК, ОБЫЕК ВТЙЗБДЕ ПУФБЧБМПУШ ФПМШЛП ХВЙТБФШ НЙОЩ ОБ ДПТПЗБИ. л ДЕЧСФЙ ЮБУБН ХФТБ НЩ ЧПЫМЙ Ч ЗПТПД, РПУМЕДОЙЕ БОЗМЙЮБОЕ ВЕЦБМЙ РТСНП РЕТЕД ОБЫЙН РТЙИПДПН. с ХУФТПЙМ УЧПК ЛПНБОДОЩК РХОЛФ Ч НЬТЙЙ, УБН НЬТ УЛТЩМУС, ОП ЕЗП ЛБВЙОЕФ УПИТБОЙМ БФНПУЖЕТХ ТПУЛПЫЙ: ЧЕЪДЕ ГЧЕФЩ, НЕВЕМШ Ч УЙМЕ мАДПЧЙЛБ XVI.

дМС ОБУ ОБЮБМУС РЕТЙПД ВПМШЫПК ФТЕЧПЗЙ Й ВЕУРПЛПКУФЧБ. пФЧЕФУФЧЕООПУФШ ФСЦЕМЩН ЗТХЪПН МЕЗМБ ОБ НПЙ РМЕЮЙ, ГБТЙМБ ЗОЕФХЭБС БФНПУЖЕТБ ОЕПРТЕДЕМЕООПУФЙ. зПТЕМЙ ФПРМЙЧОЩЕ ТЕЪЕТЧХБТЩ, УПДЕТЦБЧЫЙЕ ПЗТПНОЩЕ ЪБРБУЩ жТБОГЙЙ, Й МЙЛЧЙДЙТПЧБФШ РПЦБТЩ ФПМШЛП УЧПЙНЙ УЙМБНЙ НЩ ОЕ НПЗМЙ. ч ЗПТПДЕ РТПДПМЦБМПУШ НБТПДЕТУФЧП. чПДПУОБВЦЕОЙЕ ОБИПДЙМПУШ РПД ХЗТПЪПК. уПФОЙ БОЗМЙКУЛЙИ ЗТХЪПЧЙЛПЧ, ЧЩЫЕДЫЙИ ЙЪ УФТПС Ч РПУМЕДОЙК НПНЕОФ РЕТЕД ХИПДПН ВТЙФБОГЕЧ, РЕТЕЗПТПДЙМЙ ХМЙГЩ. лПМЙЮЕУФЧП ЪБИЧБЮЕООПЗП РТПДПЧПМШУФЧЙС ОЕ РПДДБЧБМПУШ ХЮЕФХ. оБ РЕТЧПН ЬФБЦЕ ЗПТПДУЛПК ТБФХЫЙ МЕЦБМЙ РМЕООЩЕ. нПЕ ЦЙМШЕ Ч ОЕРПЧТЕЦДЕООПН ПУПВОСЛЕ, УФПСЭЕН ОБ ЧПЪЧЩЫЕООПН НЕУФЕ, ВЩМП ЮТЕЪЧЩЮБКОП ЛПНЖПТФБВЕМШОЩН, Ч РЩЫОПН ВХТЦХБЪОПН УФЙМЕ, ВПЗБФЩН Й ДБЦЕ ОБДНЕООЩН Ч УЧПЕК ТПУЛПЫЙ. ъБ ПВЕДПН Л ОБН РТЙУПЕДЙОСМУС ЙФБМШСОУЛЙК ЛПОУХМ. пО УЛТЩЧБМУС ДП РТЙИПДБ ОБЫЙИ ЧПКУЛ Й МЙЫЙМУС УЧПЕЗП ДПНБ.

рП ОПЮБН РПЛПС ОЕ ВЩМП. чТЕНС ПФ ЧТЕНЕОЙ С УНПФТЕМ ЙЪ ПЛОБ ОБ ПФВМЕУЛЙ ПФ ЗПТСЭЙИ ОЕЖФЕИТБОЙМЙЭ ОБ ПВЫЙТОПК НПТУЛПК ЗМБДЙ. ьФП РТПДПМЦБМПУШ НОПЗП ДОЕК.

тБКПО РПТФБ РПДЧЕТЗБМУС ВПНВБТДЙТПЧЛБН. оБЫЙН ЪЕОЙФОЩН ХУФБОПЧЛБН РПФТЕВПЧБМПУШ ДМЙФЕМШОПЕ ЧТЕНС, ЮФПВЩ ХОЙЮФПЦЙФШ БЬТПУФБФЩ ЪБЗТБЦДЕОЙС, ПУФБЧМЕООЩЕ РТПФЙЧОЙЛПН. рПРХФОП ОБДП ВЩМП ЗПФПЧЙФШУС Л ДБМШОЕКЫЕНХ РТЕУМЕДПЧБОЙА. вТЙЗБДЕ ОБДМЕЦБМП РЕТЕРТБЧЙФШУС ЮЕТЕЪ уЕОХ Й ОБУФХРБФШ РП ОБРТБЧМЕОЙА Л РПВЕТЕЦША. пДОБЛП Ч ЬФПН НЕУФЕ ТЕЛБ ВЩМБ УМЙЫЛПН ЫЙТПЛБС, ЮФПВЩ УДЕМБФШ ЬФП У РПНПЭША ЙНЕАЭЙИУС РМБЧУТЕДУФЧ. оБУФПСЭЙН ЙУРЩФБОЙЕН ДМС НПЙИ ОЕТЧПЧ ВЩМБ ПФЧЕФУФЧЕООПУФШ ЪБ ЦЙЪОШ Ч ЗПТПДЕ, УРБУЕОЙЕ РТПДПЧПМШУФЧЕООЩИ ЪБРБУПЧ, РПДДЕТЦБОЙЕ НЙТБ Й РПТСДЛБ, ПВЕУРЕЮЕОЙЕ УЙМ, ОЕПВИПДЙНЩИ ДМС ДБМШОЕКЫЕЗП ОБУФХРМЕОЙС.

лПЗДБ С ПФДБЧБМ РПУМЕДОЙЕ ТБУРПТСЦЕОЙС РЕТЕД ПФЯЕЪДПН, Ч НПЕН ЛБВЙОЕФЕ РТПЙЪПЫМП УМЕДХАЭЕЕ. ъБНЕУФЙФЕМШ НЬТБ, РПЦЙМПК УЕДПЧМБУЩК ЗПУРПДЙО, ПЛБЪЩЧБМ НОЕ ЧУЕ ЬФЙ ФТХДОЩЕ ДОЙ Й ОПЮЙ ОЕПГЕОЙНХА РПНПЭШ. ч НПНЕОФ ОБЫЕЗП ПФЯЕЪДБ ПО ЧЩЗМСДЕМ ЧЪЧПМОПЧБООЩН Й Ч РТЙУХФУФЧЙЙ ЗПТПДУЛЙИ УПЧЕФОЙЛПЧ, ЪБРЙОБСУШ, УЛБЪБМ: «с ОЕ ХЧЕТЕО, РПМЛПЧОЙЛ, РПЪЧПМСЕФ МЙ НОЕ НПЕ ОЩОЕЫОЕЕ РПМПЦЕОЙЕ РТПЙЪОПУЙФШ УМПЧБ ВМБЗПДБТОПУФЙ, ОП С ПЮЕОШ ИПЮХ УДЕМБФШ ЬФП, ФБЛ ЛБЛ Ч ЬФП УФТБЫОПЕ ЧТЕНС С ЮХЧУФЧПЧБМ, ЮФП ЧЩ УФТЕНЙМЙУШ РПНПЮШ ОБЫЕНХ ОЕУЮБУФОПНХ ЗПТПДХ». вТЙЗБДБ ЧОПЧШ ДЧЙОХМБУШ РП ВЕТЕЗХ уЕОЩ, РТПЧЕДС ОЕУЛПМШЛП ЧЕЮЕТОЙИ ЮБУПЧ Ч ьЛАБ, ЗДЕ ПУФБОБЧМЙЧБМБУШ ЧП ЧТЕНС ОБУФХРМЕОЙС ОБЛБОХОЕ ЧЕЮЕТПН. ч ФЕНОПФЕ НЩ РТПЫМЙ РП ЪБОПЧП ПФУФТПЕООПНХ НПУФХ ЮЕТЕЪ уЕОХ Ч мЕЪ-бОДЕМЙ. оБ УМЕДХАЭЕЕ ХФТП, ЛПЗДБ ЧУЕ ОБЫЙ ЮБУФЙ РЕТЕЫМЙ ОБ РТПФЙЧПРПМПЦОЩК ВЕТЕЗ, ЫФБВ ЧЯЕИБМ Ч ТПУЛПЫОЩК ПУПВОСЛ, ЛПФПТЩК ХЦЕ ВЩМ «ТБЪЗТБВМЕО». с ПФДБМ РПУМЕДОЙЕ РТЙЛБЪБОЙС Й ПФ ХУФБМПУФЙ У ФТХДПН ДЕТЦБМУС ОБ ОПЗБИ. бДЯАФБОФ ЮХФШ МЙ ОЕ УРБМ ОБ ИПДХ. юБУФШ ХФТБ РТПЫМБ Ч ПУЧЕЦБАЭЕН УОЕ — ОБ ИПТПЫЙИ ЛТПЧБФСИ У ЮЙУФЩН ВЕМШЕН. ч РПМДЕОШ НЩ РЕТЕВТБМЙУШ ЙЪ ьМШВЈЖ Ч чЙНХФШЕ, ОЙ ТБЪХ ОЕ УФПМЛОХЧЫЙУШ У РТПФЙЧОЙЛПН.

нЕУФОПУФШ УФБОПЧЙМБУШ ЧУЕ ВЕДОЕЕ. оЕ ЧУФТЕЮБМЙУШ ВПМШЫЙЕ ЪБНЛЙ, ЛБЛ Ч оПТНБОДЙЙ. ч чЙНХФШЕ ОБЫ ЫФБВ ТБУРПМПЦЙМУС Ч ПЮЕОШ УЙНРБФЙЮОПН ПУПВОСЛЕ. чП ЧТЕНС ПВЕДБ Ч ТЕУФПТБОЕ ПЖЙГЕТЩ ДЕТЦБМЙУШ ФБЛ, ВХДФП ОБИПДЙМЙУШ ОБ НБОЕЧТБИ, ИПФС РТПФЙЧОЙЛ УФПСМ ЧУЕЗП Ч ДЕУСФЙ ЛЙМПНЕФТБИ ПФ ОБУ. пЖЙГЙБОФЛБ ВЩМБ ПДЕФБ Ч ЮЕТОПЕ ЫЕМЛПЧПЕ РМБФШЕ У ВЕМЩН ЖБТФХЛПН. пДОБЛП, ЛПЗДБ РТЙОЕУМЙ ЪБВТЩЪЗБООХА ЛТПЧША РПМЕЧХА УХНЛХ ЖТБОГХЪУЛПЗП ПЖЙГЕТБ, ХВЙФПЗП ОБЫЙН ДПЪПТПН ОБ РПДУФХРБИ Л ЗПТПДХ, ЙДЙММЙС ОБТХЫЙМБУШ.

чПКОБ РЕТЕТПЦДБЕФУС

йЪ чЙНХФШЕ ОБЫХ ВТЙЗБДХ ПФРТБЧЙМЙ ОБ ЪБРБД Ч ОБРТБЧМЕОЙЙ Л лПОДЕ, ЗДЕ ЕК РТЕДУФПСМП ПЧМБДЕФШ РЕТЕРТБЧБНЙ ЮЕТЕЪ ТЕЛХ пТО. аЦОЕЕ ДПТПЗЙ, РП ЛПФПТПК ПОБ ДЧЙЗБМБУШ, ЧУС ФЕТТЙФПТЙС ЧТПДЕ ВЩ ВЩМБ ЪБОСФБ ОБЫЙНЙ ЧПКУЛБНЙ. дП жБМЕЪБ ЧУЕ ЫМП ОПТНБМШОП. оБ ТЩОПЮОПК РМПЭБДЙ ЬФПЗП ЗПТПДБ ЧПЪОЙЛБМЙ УЙФХБГЙЙ, ЛПФПТЩЕ НПЦОП ВЩМП ОБВМАДБФШ ФПМШЛП ЧП ЧТЕНС ЧПКО XVIII УФПМЕФЙС. фХДБ ЧУЕ РТЙВЩЧБМЙ Й РТЙВЩЧБМЙ РМЕООЩЕ. пОЙ НБМП ЮЕН ОБРПНЙОБМЙ ТЕЗХМСТОЩЕ ЧПКУЛБ. пДЙО УПМДБФ РТПФЕУФПЧБМ РТПФЙЧ УЧПЕЗП РМЕОЕОЙС, ХФЧЕТЦДБС, ЮФП ЕЗП, ПФГБ ЮЕФЧЕТЩИ ДЕФЕК, РТЙЪЧБМЙ Ч БТНЙА ОЕЪБЛПООП.

ыЕДЫЙК Ч БЧБОЗБТДЕ ВБФБМШПО ЧУФТЕФЙМ ОБ пТОЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ, ВЩМП ОЕУЛПМШЛП ХВЙФЩИ. ъДЕУШ, ЛБЛ Й ЧЕЪДЕ, НЩ ЧУФТЕЮБМЙУШ У РТПФЙЧПДЕКУФЧЙЕН ФПМШЛП ОБ ДПТПЗБИ. рТЙЧМЕЛМЙ БТФЙММЕТЙА, ОП ФБЛ ЛБЛ ВТЙЗБДБ ЙНЕМБ Ч УЧПЕН ТБУРПТСЦЕОЙЙ ФПМШЛП 100-НЙММЙНЕФТПЧЩЕ РХЫЛЙ Й 150-НЙММЙНЕФТПЧЩЕ ЗБХВЙГЩ, ВЩМЙ УПНОЕОЙС, ЕУФШ МЙ УНЩУМ ЙИ ЙУРПМШЪПЧБФШ. рПЧУАДХ НЕУФОЩЕ ЦЙФЕМЙ УФПСМЙ Х ДЧЕТЕК УЧПЙИ ДПНПЧ, УМПЧОП ЧПКОБ ХЦЕ ЪБЛПОЮЙМБУШ. пДЙО ВБФБМШПО ВЩМ ОБРТБЧМЕО ЪБ пТО ДБМШЫЕ Л УЕЧЕТХ, Й ЕЗП ВТПУПЛ ВЩМ ПФНЕЮЕО ТПЦДЕОЙЕН ФЕИ УБНЩИ ЫЙТПЛП ЙЪЧЕУФОЩИ УЧПДПЛ: «вБФБМШПО РПУТЕДУФЧПН НПЭОЩИ БФБЛ ЪБИЧБФЙМ ДЧЕ ФЩУСЮЙ РМЕООЩИ, ОЕ РПОЕУС ОЙЛБЛЙИ РПФЕТШ!»

оЕЛПФПТЩЕ ОБЫЙ УПМДБФЩ РП УПВУФЧЕООПК ЙОЙГЙБФЙЧЕ РТЙВМЙЪЙМЙУШ Л РТПФЙЧОЙЛБН, ТБЪНБИЙЧБЧЫЙН ВЕМЩН ЖМБЗПН, ЮФП РТЙЧЕМП Л ОЕРПМПЦЕООЩН РЕТЕЗПЧПТБН УП УФПТПЦЕЧЩН ПИТБОЕОЙЕН. оЕУЛПМШЛП ЖТБОГХЪУЛЙИ ПЖЙГЕТПЧ, ПВУХЦДБЧЫЙИ РПД ВЕМЩН ЖМБЗПН ХУМПЧЙС УДБЮЙ У ТСДПЧЩНЙ НПЕК ВТЙЗБДЩ, ВЩМЙ ПВЯСЧМЕОЩ РМЕООЩНЙ, Й ПОЙ ЪБРТПФЕУФПЧБМЙ. чУМЕД ЪБ ЬФЙН ЬРЙЪПДПН ЧОПЧШ ТБЪЗПТЕМУС ВПК Л ЧПУФПЛХ ПФ лПОДЕ, РТЙЧЕДЫЙК Л ОПЧЩН РПФЕТСН.

чЕЮЕТПН РПУФПСООП ФТЕВПЧБМПУШ НПЕ РТЙУХФУФЧЙЕ ОБ РЕТЕДПЧПК. лПНБОДЙТ ЖТБОГХЪУЛПК ВТЙЗБДЩ ЦЕМБМ ЧЕУФЙ РЕТЕЗПЧПТЩ ФПМШЛП У ПЖЙГЕТПН Ч ПДОПН У ОЙН ЮЙОЕ. йЪ-ЪБ УЕЗПДОСЫОЕЗП УМХЮБС ПО ПФЛБЪБМУС РТЙКФЙ Л ОБН, ОП ИПФЕМ, ЮФПВЩ С ЧУФТЕФЙМУС У ОЙН. ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ НЩ ПВБ Ч УПРТПЧПЦДЕОЙЙ ОБЫЙИ БДЯАФБОФПЧ ЧЩЫМЙ У РПУФПЧ ПИТБОЕОЙС, НЕДМЕООП Й ОЕТЕЫЙФЕМШОП ДЧЙОХМЙУШ ОБЧУФТЕЮХ ДТХЗ ДТХЗХ Й ЧУФТЕФЙМЙУШ ОБ УЕТЕДЙОЕ ОЙЮЕКОПК РПМПУЩ.

жТБОГХЪУЛЙК РПМЛПЧОЙЛ ХФЧЕТЦДБМ, ЮФП Х ОЕЗП ОЕФ ОЙЛБЛЙИ РПМОПНПЮЙК, РПЬФПНХ ПО РТПУЙФ РТПРХУЛ ДМС УЧПЕЗП БДЯАФБОФБ, ЛПФПТЩК РПЪЧПМЙФ ЕНХ ДПВТБФШУС ДП ЫФБВБ ЕЗП ДЙЧЙЪЙЙ. оБ ЧУЕ ЬФП ХЫМП РПМОПЮЙ. рПУМЕ ЬФПЗП РТПФЙЧОЙЛ ЬЧБЛХЙТПЧБМУС ЙЪ лПОДЕ. ч ФЩМХ ВТЙЗБДЩ ВЩМ ЛПЫНБТ У ПИТБОПК Й ФТБОУРПТФЙТПЧЛПК ЧПЕООПРМЕООЩИ: ЙИ УЛПРЙМПУШ ОЕУЛПМШЛП ФЩУСЮ. рПЪЦЕ С ХЪОБМ, ЮФП 7-С ФБОЛПЧБС ДЙЧЙЪЙС, ОБУФХРБЧЫБС ВПЛ П ВПЛ У НПЕК ВТЙЗБДПК, ЮФПВЩ ОЕ ФЕТСФШ ЧТЕНЕОЙ, УПЧЕТЫЙМБ ЧЕУШ ДОЕЧОПК РЕТЕИПД РПД ВЕМЩН ЖМБЗПН.

чПЪОЙЛ ЧПРТПУ: ВЩМП МЙ ЬФП РЕТЕТПЦДЕОЙЕ ВПЕЧЩИ ДЕКУФЧЙК СЧМЕОЙЕН ОПЧЩН ЙМЙ ЧУЕ ФБЛ Й РТПЙУИПДЙМП У УБНПЗП ОБЮБМБ? оЕ РТЙЫМПУШ МЙ ОБН ЧЩТЩЧБФШ ОБЫЙ ЗТПНБДОЩЕ ХУРЕИЙ Х БТНЙЙ, ЛПФПТБС ТЕЫЙМБ ОЕ ПЛБЪЩЧБФШ УЛПМШЛП-ОЙВХДШ УЕТШЕЪОПЗП УПРТПФЙЧМЕОЙС? вЩМЙ МЙ ОБ УБНПН ДЕМЕ ИПФШ ЛБЛЙЕ-ОЙВХДШ ЛТХРОЩЕ УТБЦЕОЙС?

чЕТПСФОП, ЗЕТНБОУЛПЕ РТЕЧПУИПДУФЧП Ч ХРТБЧМЕОЙЙ ЧПКУЛБНЙ Й Ч ФЕИОЙЮЕУЛЙИ УТЕДУФЧБИ РТЕХЧЕМЙЮЙЧБМП ЪБУМХЗЙ ОБЫЕК РЕИПФЩ. чЧЙДХ ПЮЕЧЙДОПЗП ТБЪЗТПНБ РТПФЙЧОЙЛБ ЧУЕ ДБМШОЕКЫЙЕ ЦЕТФЧЩ ЛБЪБМЙУШ ВЕУУНЩУМЕООЩНЙ. оБЫБ РЕИПФБ ОЕ ЙНЕМБ ЧПЪНПЦОПУФЙ РТПДЕНПОУФТЙТПЧБФШ, ВЩМБ МЙ ЕЕ ОБУФХРБФЕМШОБС НПЭШ ФБЛПК ЦЕ, ЛБЛ Ч 1914–1918 ЗПДБИ. фЕН ОЕ НЕОЕЕ, ОБ НОПЗЙИ ХЮБУФЛБИ ПОБ УТБЦБМБУШ ЗЕТПЙЮЕУЛЙ.

фПМШЛП РПУТЕДУФЧПН ФТЕЪЧПЗП, УРПЛПКОПЗП СЪЩЛБ ЧПЕООПК ЙУФПТЙЙ НПЦОП ЙЪВЕЦБФШ ЧТЕДПОПУОЩИ РПУМЕДУФЧЙК ИЧБУФМЙЧПЗП ТЕРПТФБЦБ, ЙУЛБЦБАЭЕЗП ТЕБМШОПУФШ.

рП УФБФЙУФЙЮЕУЛЙН УЧПДЛБН, ПВЭЙЕ РПФЕТЙ У ЗЕТНБОУЛПК УФПТПОЩ УПУФБЧМСАФ 45 ФЩУСЮ ЮЕМПЧЕЛ, Й ЕУМЙ ЬФП ЮЙУМП ТБЪДЕМЙФШ РП ПФДЕМШОЩН ДЙЧЙЪЙСН Й РП ДОСН, ФП РПФЕТЙ ПЛБЦХФУС, ЛБЛ РЙЫХФ ЗБЪЕФЮЙЛЙ, «ОЕРТБЧДПРПДПВОП НБМЩНЙ». рТПФЙЧОЙЛ РПФЕТСМ 1,5 НЙММЙПОБ РМЕООЩНЙ.

лПЗДБ С БОБМЙЪЙТПЧБМ ИПД ЬФПК ЧПКОЩ ХЦЕ Ч НЙТОЩЕ ДОЙ, НЕОС РПТБЪЙМП РТЕДЧЙДЕОЙЕ ЗЕОЕТБМБ ЖПО уЕЛФБ, ЛПФПТПЕ Ч ФП ЧТЕНС ДТХЗЙЕ ЧПЕООЩЕ ОЕ УНПЗМЙ ПГЕОЙФШ ДПМЦОЩН ПВТБЪПН. уЕЛФ РТЕДУФБЧМСМ ВХДХЭХА ЧПКОХ ЛБЛ УТБЦЕОЙС НЕЦДХ ОЕВПМШЫЙНЙ РТПЖЕУУЙПОБМШОЩНЙ БТНЙСНЙ, Ч ЛПФПТЩЕ ЧПКДЕФ ЬМЙФБ ОБГЙПОБМШОЩИ ЧППТХЦЕООЩИ УЙМ: РЙЛЙТХАЭЙЕ ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛЙ, ФБОЛПЧЩЕ ЮБУФЙ, ЧПЪДХЫОП-ДЕУБОФОЩЕ ЧПКУЛБ. рЕИПФБ ЦЕ, УЖПТНЙТПЧБООБС НБУУПЧЩН РТЙЪЩЧПН, ДПМЦОБ ЙЗТБФШ РП УТБЧОЕОЙА У ОЙНЙ РПДЮЙОЕООХА ТПМШ. иПД ЬФПК ЧПКОЩ РПДФЧЕТДЙМ, ЮФП уЕЛФ ВЩМ БВУПМАФОП РТБЧ. оЙЛФП ОЕ УНПЗ РТЕДХЗБДБФШ, ЮФП ТБЪХНОПЕ УПЮЕФБОЙЕ УПЧТЕНЕООЩИ ЧЙДПЧ ЧППТХЦЕОЙС ФБЛ ВЩУФТП РТЙЧЕДЕФ Л ХУРЕИХ.

с Й УБН УЮЙФБМ, ЮФП НПМОЙЕОПУОЩК ТБЪЗТПН жТБОГЙЙ ОБЧЕТОСЛБ ПЪОБЮБЕФ ПЛПОЮБОЙЕ ЧПКОЩ, Й Ч ЬФП ЧЕТЙМЙ НОПЗЙЕ. фБЛФЙЛБ ЪБИЧБФБ ФЕТТЙФПТЙЙ ОЕ НПЗМБ ВЩФШ РТЙНЕОЙНБ Л ОБЫЕНХ ЗМБЧОПНХ РТПФЙЧОЙЛХ — чЕМЙЛПВТЙФБОЙЙ — РП ФТЕН РТЙЮЙОБН. чП-РЕТЧЩИ, ПОБ ЙНЕМБ РТЕЧПУИПДУФЧП ОБ НПТЕ, Ч ПФМЙЮЙЕ ПФ ДЕТЦБЧ «пУЙ». чП-ЧФПТЩИ, ПОБ ВЩМБ ЮМЕОПН УПДТХЦЕУФЧБ, ПИЧБФЩЧБЧЫЕЗП РПМПЧЙОХ НЙТБ. й ОБЛПОЕГ, НЕОФБМШОПУФШ БОЗМЙЮБО ПФМЙЮБМБУШ ПФ НЕОФБМШОПУФЙ ОБУЕМЕОЙС ЛПОФЙОЕОФБМШОПК еЧТПРЩ. ьФП УРПУПВЕО РПОСФШ ФПМШЛП ФПФ, ЛФП ЗПДБНЙ ЧОЙНБФЕМШОП ЙИ ОБВМАДБМ. зЕТНБОУЛБС ЙДЕС ОБУЮЕФ ФПЗП, ЮФП Ч ДТХЗЙИ УФТБОБИ РТПУФЩЕ МАДЙ ЧПААФ ЧУЕЗП МЙЫШ ЪБ РТБЧСЭХА РМХФПЛТБФЙА, БВУПМАФОП ОЕРТЙНЕОЙНБ Л БОЗМЙЮБОБН. пОЙ УТБЦБМЙУШ ЪБ ЙДЕБМЩ, ЛПФПТЩЕ ОЕЧПЪНПЦОП ВЩМП РПОСФШ Ч ХУМПЧЙСИ ЗЙФМЕТПЧУЛПЗП ТЕЦЙНБ. зЙФМЕТ РТЙЪЩЧБМ ОБТПД ЙЪВБЧЙФШУС ПФ ЪБРБДОПК ДЕНПЛТБФЙЙ ЛБЛ ПФ ЧУЕЗП МЙЫШ «РБТМБНЕОФУЛЙИ УЧБТ, БТЙЖНЕФЙЛЙ ВПМШЫЙОУФЧБ Й ЛПТТХРГЙЙ ЦХМЙЛПЧ». оБ УБНПН ДЕМЕ ЙНЕООП ДЕНПЛТБФЙС ПВЕУРЕЮЙЧБЕФ БОЗМЙЮБОБН МЙЮОХА УЧПВПДХ, ЪБЛПО Й РПТСДПЛ, Б ФБЛЦЕ ХЧБЦЕОЙЕ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЗП ДПУФПЙОУФЧБ. ъБ ЬФП ПОЙ ЗПФПЧЩ УТБЦБФШУС ЧЕЮОП.

18 ЙАОС 1940 ЗПДБ ЛБЪБМПУШ, ЮФП ЧПКОБ ЪБЛБОЮЙЧБЕФУС. оБУФХРМЕОЙЕ Ч ЪБРБДОПН ОБРТБЧМЕОЙЙ РТПДПМЦБМПУШ ВЕЪ УРЕГЙБМШОЩИ РТЙЛБЪПЧ. оЕЛПФПТПЕ УПРТПФЙЧМЕОЙЕ НЕУФОЩИ ЦЙФЕМЕК НЩ ЧУФТЕФЙМЙ ФПМШЛП Ч чБУУЙ. нОПЦЕУФЧП РМЕООЩИ ОБДП ВЩМП ПФРТБЧМСФШ Ч ФЩМ. дОЕН ВТЙЗБДБ ОБЛПОЕГ РПМХЮЙМБ ТБДЙПЗТБННХ ЙЪ 7-К ФБОЛПЧПК ДЙЧЙЪЙЙ, ЛПФПТПК ЛПНБОДПЧБМ тПННЕМШ Й ЛПФПТПК НЩ ВЩМЙ РТЙДБОЩ: «дЙЧЙЪЙС РТПДПМЦБЕФ БФБЛПЧБФШ ыЕТВХТ. вТЙЗБДБ ъЕОЗЕТБ ДПМЦОБ ЫФХТНПЧБФШ ыЕТВХТ УП УФПТПОЩ чБМПОЙ».

оБН РТЕДУФПСМП ЧЩДЧЙЗБФШУС Ч УПЧЕТЫЕООП ЙОПН ОБРТБЧМЕОЙЙ. оЕУЛПМШЛП ЮБУПЧ С ЕИБМ ОБ УЕЧЕТ ЙЪ чЙТБ У ПЭХЭЕОЙЕН, ЮФП РПУМЕДОЙЕ ЧЩУФТЕМЩ ХЦЕ ПФЗТЕНЕМЙ. лПЗДБ НОЕ ОБДП ВЩМП РЕТЕВТБФШУС ЮЕТЕЪ НПУФ Ч лБТБОФБОЕ, НЕУФОЩЕ ЦЙФЕМЙ УЛБЪБМЙ, ЮФП БОЗМЙЮБОЕ ЕЗП ЧЪПТЧБМЙ. дЕКУФЧЙФЕМШОП, РПВМЙЪПУФЙ ЧЙДОЕМЙУШ УМЕДЩ ПФ УОБТСДПЧ. нПЦЕФ ВЩФШ, ЧОПЧШ ОБЮЙОБАФУС ВПЙ? ч ЬФПФ ЧЕЮЕТ ДП чБМПОЙ ХЦЕ ВЩМП ОЕ ДПВТБФШУС. с РПЧЕМ ВТЙЗБДХ Ч ОБРТБЧМЕОЙЙ ОБ уЕО-мП-лБТБОФБО, ЮФПВЩ У ТБУУЧЕФПН ЧЩУФХРЙФШ ЧДПМШ ЧПУФПЮОПЗП РПВЕТЕЦШС РПМХПУФТПЧБ Л ыЕТВХТХ.

оБ ТБУУЧЕФЕ 19 ЙАМС, ДПВТБЧЫЙУШ ДП ЫФБВБ ВТЙЗБДЩ Ч уПФЕЧЙМЕ, С ХЪОБМ, ЮФП УП ЧЮЕТБЫОЕЗП ДОС ЮБУФЙ 7-К ФБОЛПЧПК ДЙЧЙЪЙЙ ДПЫМЙ ХЦЕ ДП ЪБРБДОЩИ РТЙЗПТПДПЧ ыЕТВХТБ, ОЕ ЧУФТЕФЙЧ ОЙЛБЛПЗП УПРТПФЙЧМЕОЙС. нПС ВТЙЗБДБ ДПМЦОБ ВЩМБ ОБУФХРБФШ У ЧПУФПЛБ.

с ОЕ ИПФЕМ ЧУФТЕЮБФШУС У тПННЕМЕН, ЮФПВЩ Ч ДБМШОЕКЫЕН ВЩФШ ВПМЕЕ УЧПВПДОЩН Ч УЧПЙИ ТЕЫЕОЙСИ, РПЬФПНХ РПРТПУЙМ, ЮФПВЩ ЕЗП ОЕ ВЕУРПЛПЙМЙ. нПЙ ВБФБТЕЙ 100-НЙММЙНЕФТПЧЩИ ПТХДЙК ВЩМЙ РЕТЕЧЕДЕОЩ ОБ РПЪЙГЙЙ, УПЗМБУПЧБООЩЕ У БТФЙММЕТЙЕК ДЙЧЙЪЙЙ тПННЕМС, Й ПФЧЕЮБМЙ ОБ ПЗПОШ РТПФЙЧОЙЛБ, ЛПФПТЩК ПО ЧЕМ У ЧОЕЫОЙИ ХЛТЕРМЕОЙК Ч ЗМХВШ УХЫЙ, ЗМБЧОЩН ПВТБЪПН РП ЛПННХОЙЛБГЙСН.

рП НЕТЕ РПДИПДБ ВБФБМШПОЩ ОБРТБЧМСМЙУШ ОБ АЗ Ч ПВИПД ыЕТВХТБ, Б ЪБФЕН ТБЪЧПТБЮЙЧБМЙУШ ОБ УЕЧЕТ Л РПВЕТЕЦША. пВУФБОПЧЛБ Ч ГЕМПН ПУФБЧБМБУШ ОЕСУОПК. нЩ ЧЙДЕМЙ, ЛБЛ ДЕУСФЛЙ НПТСЛПЧ ВЕЗХФ У ЧЕЭНЕЫЛБНЙ Ч ЗМХВШ УХЫЙ, РПФПНХ ЮФП ЧПКОБ ДМС ОЙИ ХЦЕ ЪБЛПОЮЙМБУШ. оП ыЕТВХТ ЧУЕ ЕЭЕ ПВПТПОСМУС, ДП ОБУ ДПОПУЙМБУШ УМБВБС, ОП ОЕРТЕТЩЧОБС БТФЙММЕТЙКУЛБС РЕТЕУФТЕМЛБ.

рЕТЧЩК ВБФБМШПО, ЧУФХРЙЧЫЙК Ч ВПК, ОБФЛОХМУС ОБ НЙООЩЕ ЪБЗТБЦДЕОЙС Й ВЩМ ЧЩОХЦДЕО ЙУРПМШЪПЧБФШ ФСЦЕМЩЕ ПТХДЙС. дТХЗПК ВБФБМШПО ВЩМ ЧЩДЕМЕО ДМС ПИЧБФЩЧБАЭЕЗП НБОЕЧТБ Ч ЧПУФПЮОПН ОБРТБЧМЕОЙЙ. йУРПМШЪХС ДПТПЗХ У ЧЩУПЛЙНЙ ЙЪЗПТПДСНЙ, ЕНХ ХДБЧБМПУШ ХЛТЩЧБФШУС ПФ МАВПЗП РТПФЙЧПДЕКУФЧЙС РТПФЙЧОЙЛБ. с ТЕЫЙМ ПФРТБЧЙФШУС ОБ УЧПЕК НБЫЙОЕ ЧНЕУФЕ У ЬФПК ЛПМПООПК. пВУФБОПЧЛБ ОБЮБМБ РТПСУОСФШУС. оЕЧДБМЕЛЕ УМЩЫБМЙУШ РТЙЗМХЫЕООЩЕ ЧЩУФТЕМЩ, РХМЙ УЧЙУФЕМЙ НЙНП НПЕЗП ХИБ, Й НОЕ РПЛБЪБМПУШ, ЮФП ЛФП-ФП РЩФБЕФУС НЕОС ХВЙФШ. лПЗДБ НЩ РТПЮЕУЩЧБМЙ РТЙМЕЗБАЭХА НЕУФОПУФШ, ЙЪ ХЛТЩФЙС ЧЩЫМЙ ДЧПЕ НПТСЛПЧ У РПДОСФЩНЙ ТХЛБНЙ, ОП ОЙЛБЛПЗП ПТХЦЙС РТЙ ОЙИ ОЕ ОБЫМЙ.

рТЙДЕТЦЙЧБСУШ ВЕТЕЗПЧПК РПМПУЩ, ОБ РПМОПК УЛПТПУФЙ С ЧЕМ ВБФБМШПО РП ХЪЛПК ДПТПЗЕ Л ыЕТВХТХ. оЕУНПФТС ОБ ФП ЮФП ЫМБ ЧПКОБ, ЧУЕ ЧПЛТХЗ ВЩМП ХДЙЧЙФЕМШОП РТЕЛТБУОЩН: УРТБЧБ РЕТЕЛБФЩЧБМЙУШ ОБ УПМОГЕ ЗПМХВПЧБФЩЕ ЧПМОЩ, Б Ч ЗБЧБОЙ ДП ОЕВЕУ ЧЪДЩНБМЙУШ ЦЕМФЩЕ ЛМХВЩ РМБНЕОЙ ПФ ЗПТСЭЙИ ОЕЖФЕИТБОЙМЙЭ. пТХДЙС ОБ ЧОЕЫОЙИ ВЕТЕЗПЧЩИ ХЛТЕРМЕОЙСИ НПМЮБМЙ. оБН ВЩМЙ ЧЙДОЩ Й ЧЕУШ ЗПТПД, Й ЧУС ЗБЧБОШ. уМЕЧБ ЧЩУФХРБМБ ЧПЪЧЩЫЕООБС ЮБУФШ ЗПТПДБ Й РТПУНБФТЙЧБМЙУШ ЧОХФТЕООЙЕ ХЛТЕРМЕОЙС. ч ГЕМСИ ВЕЪПРБУОПУФЙ НЩ ЧЕМЙ ОБВМАДЕОЙЕ ЪБ МЙОЙЕК ВЕТЕЗПЧПЗП ХУФХРБ, ЮЕФЛП РТПУМЕЦЙЧБЕНПК ОБ ЖПОЕ ЗПМХВПЗП ОЕВБ. уМЕЧБ Й У ФЩМБ ЧУЕ ЕЭЕ ДПОПУЙМЙУШ ЪЧХЛЙ УМБВПК РЕТЕУФТЕМЛЙ — ФБН, ЗДЕ ОБЫ РЕТЧЩК ВБФБМШПО ЧУФХРЙМ Ч ВПК Й РПРБМ ОБ НЙООПЕ ЪБЗТБЦДЕОЙЕ.

лПЗДБ НПС НБЫЙОБ ДПВТБМБУШ ДП ГЕОФТБ ЗПТПДБ, ОБ ПФЛТЩФПК РМПЭБДЙ РЕТЕД ЗБЧБОША С ХЧЙДЕМ ЛПООХА УФБФХА оБРПМЕПОБ. лПТУЙЛБОЕГ ХЛБЪЩЧБМ РТБЧПК ТХЛПК Ч УФПТПОХ бОЗМЙЙ. фПЗДБ, ЛБЛ Й УЕКЮБУ!

ч РПМОПК ФЙЫЙОЕ ЛП НОЕ РПДПЫЕМ ОБЮБМШОЙЛ ЫЕТВХТУЛПЗП ЗБТОЙЪПОБ Й ПВЯСЧЙМ П УДБЮЕ ФЕТТЙФПТЙЙ, ЗБЧБОЙ Й УЧПЕЗП ЗБТОЙЪПОБ. оЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС НЩ НПМЮБ УФПСМЙ МЙГПН ДТХЗ Л ДТХЗХ, ПФДБЧБС ЮЕУФШ. ъБФЕН ПО РТЙЗМБУЙМ НЕОС Ч ТБФХЫХ, ЗДЕ ОБУ Ч ОЕФЕТРЕОЙЙ ПЦЙДБМ ЗПТПДУЛПК УПЧЕФ. с РТЙЧЕФУФЧПЧБМ УПВТБЧЫЙИУС ЛТБФЛПК ТЕЮША. вЩМ УПУФБЧМЕО ФЕЛУФ РЕТЧПЗП РМБЛБФБ-ПВТБЭЕОЙС РП РПЧПДХ ПЛЛХРБГЙЙ. рПФПН РПСЧЙМУС ЗЕОЕТБМ тПННЕМШ, ЧЕУШНБ ПВЕУРПЛПЕООЩК ФЕН, ЮФП ВТЙЗБДБ ъЕОЗЕТБ ПРЕТЕДЙМБ ЕЗП ДЙЧЙЪЙА Ч ПЛТХЦЕОЙЙ ЗПТПДБ. нЕУФОБС ЗБЪЕФБ, ПРЙУЩЧБС ЧЪСФЙЕ ыЕТВХТБ, РТЙРЙУБМБ НПЕК ВТЙЗБДЕ «ПРЕТБГЙА ПЛТХЦЕОЙС Ч ФТБДЙГЙПООПК НБОЕТЕ ЗЕТНБОУЛПЗП зЕОЕТБМШОПЗП ЫФБВБ».

пЛЛХРЙТПЧБООХА ФЕТТЙФПТЙА РТЕДУФПСМП ПЮЙУФЙФШ ПФ РТПФЙЧОЙЛБ. у РПМХПУФТПЧБ РТЙЫМПУШ ПФРТБЧЙФШ РЕЫЛПН РП ЬФБРХ 12 ФЩУСЮ РМЕООЩИ.

ч ЬФПФ, РП ЧУЕНХ РПУМЕДОЙК, ДЕОШ ВПЕЧ НОЕ ЪБИПФЕМПУШ ЕЭЕ ТБЪ ИПТПЫП РППВЕДБФШ, Й С ПФРТБЧЙМУС Ч ПФЕМШ, ЛПФПТЩК, ЛБЛ ПЛБЪБМПУШ, ВЩМ ТЕЛЧЙЪЙТПЧБО ДМС ТБУЛЧБТФЙТПЧБОЙС 120 РМЕООЩИ НПТУЛЙИ ПЖЙГЕТПЧ. чЕЦМЙЧП РПРТЙЧЕФУФЧПЧБЧ, ЙИ УФБТЫЙК ПЖЙГЕТ РТЙЗМБУЙМ НЕОС Ч УЧПК ПФДЕМШОЩК ОПНЕТ Й РТЙУФБЧЙМ Ч ЛБЮЕУФЧЕ ДЕОЭЙЛБ ПЮЕОШ РТЙМЙЮОПЗП У ЧЙДХ НБФТПУБ. фБЛЙН ПВТБЪПН, С РППВЕДБМ Ч ПДЙОПЮЕУФЧЕ Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЗПУФС НПЙИ ЧПЕООПРМЕООЩИ. дЕОШ ЙМЙ ДЧБ УРХУФС С ОБОЕУ ЧЙЪЙФЩ ЮЕФЩТЕН БДНЙТБМБН Й ДЧХН ЗЕОЕТБМБН. чУФТЕЮБ ВЩМБ РТПИМБДОПК, ЛТБФЛПК Й ЖПТНБМШОПК.

дБМЕЕ РП РТЙЛБЪХ тПННЕМС ВТЙЗБДБ РЕТЕНЕУФЙМБУШ Л чБМПОЙ. фЕРЕТШ ЧУЕ ИПФЕМЙ НЙТБ Й УРПЛПКУФЧЙС. ч ОЕВПМШЫПК ТБФХЫЕ С ПВУХЦДБМ У НЬТПН ЗПТПДБ ПВТБЭЕОЙЕ Л ОБУЕМЕОЙА. ьФЙ РЕТЕЗПЧПТЩ ОБРПНЙОБМЙ ОЕЛХА ФЕБФТБМШОХА РПУФБОПЧЛХ, ЗДЕ С ВЩМ ПДОПЧТЕНЕООП Й БЛФЕТПН Й ЪТЙФЕМЕН. рП ПДОХ УФПТПОХ УФПМБ УЙДЕМЙ НЬТ Й ДЧПЕ ЕЗП УПЧЕФОЙЛПЧ, Б РП ДТХЗХА С У ДЧХНС ПЖЙГЕТБНЙ. ъБ ПЛОПН ГБТЙМП УРПЛПКУФЧЙЕ ЦБТЛПЗП МЕФОЕЗП ДОС, Б Ч РПНЕЭЕОЙЙ ВЩМП РТПИМБДОП, Й БФНПУЖЕТБ НБМЕОШЛПЗП ЗПТПДЛБ ОБЧЕЧБМБ ДТЕНПФХ. чУЕ ЬФП ДЕКУФЧЙФЕМШОП НБМП ПФМЙЮБМПУШ ПФ ЪБУЕДБОЙС ЗПТПДУЛПЗП УПЧЕФБ Ч НЙТОПЕ ЧТЕНС. нЬТ РТПЙЪЧПДЙМ ЧРЕЮБФМЕОЙЕ РПЦЙМПЗП ЗПУРПДЙОБ, РТЙЧЩЛЫЕЗП Л ЛТБУЙЧПК ЦЙЪОЙ. еЗП УЕЛТЕФБТШ ВЩМ ПЮЕОШ РПЮФЙФЕМЕО Й ОЕ РТПСЧМСМ ОЙЛБЛПК ЧТБЦДЕВОПУФЙ. еУМЙ ЛФП-ФП ЙЪ УПЧЕФОЙЛПЧ ЧЩТБЦБМ ОЕУПЗМБУЙЕ, НЬТ УФБОПЧЙМУС ЗТХВЩН Й ВЕУГЕТЕНПООЩН. рЕТЕЧПДС ЗЕТНБОУЛЙК ХЛБЪ ОБ ЖТБОГХЪУЛЙК СЪЩЛ, ПО БВУПМАФОП ОЕ ФЕТСМ УЧПЕЗП ДПУФПЙОУФЧБ. ьФП ВЩМ РТЙСФОЩК НПНЕОФ ЛБОГЕМСТУЛПК ТБВПФЩ, РПЛБЪБЧЫЙКУС ОЕЛПК ЙДЙММЙЕК РПУМЕ ОЕРТЕТЩЧОПЗП ОБУФХРМЕОЙС Й ЪЧХЛПЧ РЕТЕУФТЕМЛЙ. с РП ЧПЪНПЦОПУФЙ ЧУСЮЕУЛЙ ЪБФСЗЙЧБМ РЕТЕЗПЧПТЩ, ЮФПВЩ РТПДМЙФШ РТПЙУИПДСЭЙК РЕТЕДП НОПК ДЧПКОПК РПЕДЙОПЛ НЬТБ — У ЪБИЧБФЮЙЛБНЙ, ЛПФПТЩИ ПО, ЛБЪБМПУШ, УЮЙФБМ РТПУФП УМХЮБКОЩН РТПФЙЧОЙЛПН, Й УП УЧПЙНЙ УПВУФЧЕООЩНЙ ЙОБЛПНЩУМСЭЙНЙ УПФТХДОЙЛБНЙ, У ЛПФПТЩНЙ ПО ЧУЕ ВПМЕЕ ОЕ УПЗМБЫБМУС.

йЪ-ЪБ УЕТШЕЪОЩИ РТПВМЕН У ПФРТБЧЛПК РМЕООЩИ НЩ РЕТЕВТБМЙУШ ОБ ЛПТПФЛПЕ ЧТЕНС Ч уЕО-мП. ъБФЕН ЫФБВ ВТЙЗБДЩ РЕТЕЕИБМ Ч нБТФЙОУЧББУФ.

рПУМЕ ЪБЛМАЮЕОЙС РЕТЕНЙТЙС РПСЧЙМБУШ ОБЛПОЕГ ЧПЪНПЦОПУФШ ПФДПИОХФШ. с ХЕЪЦБМ ЙЪ ТБУРПМПЦЕОЙС ВТЙЗБДЩ Й НЕДМЕООП ЕИБМ РП РХУФЩООЩН УЕМШУЛЙН ДПТПЗБН У ЙИ ВЕУЛПОЕЮОЩНЙ ЙЪЗЙВБНЙ, РПДЯЕНБНЙ Й УРХУЛБНЙ. цЙЧЩЕ ЙЪЗПТПДЙ ЧЩУПФПК У ДПН ЪБЛТЩЧБМЙ, ЛБЛ РТБЧЙМП, ЧЙД ОБ ЧУЕ, ЮФП ВЩМП РП УФПТПОБН ДПТПЗЙ. фП Й ДЕМП НЕМШЛБМЙ ОЕВПМШЫЙЕ ДПНЙЫЛЙ, УФБТЩЕ, ЛБЛ ПЛТЕУФОЩЕ ЗПТЩ, ПОЙ ВЩМЙ РПУФТПЕОЩ ЙЪ ЛБНОЕК, УПВТБООЩИ ЪДЕУШ ЦЕ ОБ РПМСИ, Й ПЛТХЦЕОЩ УБДБНЙ, РПМОЩНЙ ГЧЕФПЧ. юБУФЕОШЛП ДПН ВЩМ РТПУФП ХЛТЩФ ТПЪБНЙ. гЧЕФОЙЛЙ РЕТЕД ЖБУБДБНЙ ЧЩЗМСДЕМЙ ПЮБТПЧБФЕМШОП. лПЗДБ НБЫЙОБ ПЛБЪЩЧБМБУШ ОБ ЧЕТЫЙОЕ ПЮЕТЕДОПЗП РПДЯЕНБ, ЧЙД ЧДБМЙ СЧМСМ УЧЕТЛБАЭЙЕ ОБ УПМОГЕ ЧПМОЩ У ВЕМЩНЙ ВХТХОБНЙ, Б ЧОЙЪХ ЧЙДОЕМЙУШ ВХИФЩ У ЦЕМФЩНЙ РМСЦБНЙ Й ТБЪВЙЧБАЭЙКУС Ч ДМЙООЩЕ ВЕМЩЕ МЙОЙЙ РТЙВПК. рТЕПДПМЕЧ ЕЭЕ ОЕУЛПМШЛП ЪНЕЕРПДПВОЩИ ЙЪЗЙВПЧ, НБЫЙОБ РПДЯЕИБМБ Л ДАОБН, Й ЧУС ТБУЛЙОХЧЫБСУС РЕТЕДП НОПК ВХИФБ РТЙОБДМЕЦБМБ НОЕ ПДОПНХ. вХИФБ ВЩМБ ОБУФПМШЛП РХУФЩООПК, ЮФП ДБЦЕ ФЕОЙ УЛПМШЪСЭЕК ОБД ОЕК ЮБКЛЙ ПЛБЪБМПУШ ДПУФБФПЮОП, ЮФПВЩ С ЧЪДТПЗОХМ. ыХН РТЙВПС ХУЙМЙЧБМ ЬФП ПЭХЭЕОЙЕ ПДЙОПЮЕУФЧБ. оБВЕЗБАЭЙЕ ЧПМОЩ ЪБУФБЧМСМЙ НЕОС РПДРТЩЗЙЧБФШ, Б ХВЕЗБАЭЙЕ УОПЧБ РТПЮОП УФБЧЙМЙ НЕОС ОБ ОПЗЙ, ПНЩЧБС РЕУЛПН Й ВЕМПК РЕОПК.

йОПЗДБ С ЧЩЕЪЦБМ ОБ УЕЧЕТП-ЧПУФПЮОХА ПЛПОЕЮОПУФШ РПМХПУФТПЧБ Ч вБТЖМЈТ. ч РЕТЧЩК ТБЪ, 20 ЙАОС, ЬФПФ ЗПТПД ЕЭЕ ОЕ ВЩМ ЪБОСФ ОБЫЙНЙ ЧПКУЛБНЙ. цЙФЕМЙ ЛБЪБМЙУШ ТПВЛЙНЙ Й ЙУРХЗБООЩНЙ. ъБЮБУФХА ПОЙ УФПСМЙ ЧДПМШ УФЕО У РПДОСФЩНЙ ТХЛБНЙ. оП ЛПЗДБ С ОЕРТЙОХЦДЕООП ЪБЗПЧБТЙЧБМ У ОЙНЙ ОБ РТПУФПН ЖТБОГХЪУЛПН, ПОЙ ВЩУФТП ПФФБЙЧБМЙ. х ЧИПДБ Ч ЗБЧБОШ ТБУРПМПЦЙМБУШ УФБТБС, ПФЛТЩФБС ЧУЕН ЧЕФТБН ГЕТЛПЧШ. вХИФБ ПЛБЪБМБУШ ЪБВЙФПК ТЩВПМПЧЕГЛЙНЙ УХДБНЙ, ЛПФПТЩН ОЕ ТБЪТЕЫБМПУШ ЧЩИПДЙФШ Ч НПТЕ. уПМОЕЮОЩК УЧЕФ ЙЗТБМ ОБ ЙИ ТБЪОПГЧЕФОЩИ РБТХУБИ. уХРТХЗБ ИПЪСЙОБ ЗПУФЙОЙГЩ РП-ЦЕОУЛЙ ДТХЦЕМАВОП ЧЕМБ УЕВС УП ЧУЕНЙ ЛМЙЕОФБНЙ, ВХДШ ФП ЖТБОГХЪУЛЙЕ ТЩВБЛЙ ЙМЙ ОЕНЕГЛЙЕ ПЖЙГЕТЩ. фБН ОЕ ВЩМП ЙДЕБМШОПК ЮЙУФПФЩ, Б С ЧОХФТЕООЕ ХЦЕ ОЕ ПЭХЭБМ ОБ УЕВЕ ЧПЕООПК ЖПТНЩ, Ч РПМОПК НЕТЕ ОБУМБЦДБСУШ ТБДПУФША ВЩФШ РТПУФП ЮЕМПЧЕЛПН УТЕДЙ ДТХЗЙИ МАДЕК.

дЕРБТФБНЕОФ йМШ-Й-чЙМЕО

ч УППФЧЕФУФЧЙЙ У РТЙЛБЪПН С РТЙОСМ Ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ Ч ЗПТПДЕ тЕО ХРТБЧМЕОЙЕ ЬФЙН ДЕРБТФБНЕОФПН. зПТПД ВЩМ ЪБРПМОЕО ВЕЦЕОГБНЙ, Ч ПУОПЧОПН ФЕНЙ, ЛФП ИПФЕМ ЧЕТОХФШУС Ч УЧПЙ ДПНБ, ОП ЙИ РТЙИПДЙМПУШ ПУФБОБЧМЙЧБФШ, РПФПНХ ЮФП ЙН ОЕ ТБЪТЕЫБМПУШ ЧЯЕЪЦБФШ Ч РТЙВТЕЦОХА ЪПОХ.

чУЕ ЛБЪБТНЩ ВЩМЙ ЪБРПМОЕОЩ РМЕООЩНЙ. у РПНПЭША ЖТБОГХЪУЛЙИ ПЖЙГЕТПЧ, ЧТБЮЕК Й ЗПТПДУЛЙИ ЮЙОПЧОЙЛПЧ ЧУЕ ХДБМПУШ, ФБЛ ЙМЙ ЙОБЮЕ, ХМБДЙФШ. ч ЙНРТПЧЙЪЙТПЧБООПН РБМБФПЮОПН МБЗЕТЕ РПД ОБЪЧБОЙЕН ыБН-ДЕ-нБТУ УПДЕТЦБМБУШ УНЕЫБООБС ЗТХРРБ УЕОЕЗБМШГЕЧ Й БМЦЙТГЕЧ.

оБ ЦЕМЕЪОПДПТПЦОПН ЧПЛЪБМЕ ОЕЪБДПМЗП ДП РТЙИПДБ ОЕНГЕЧ БЧЙБВПНВБ ХЗПДЙМБ Ч РПЕЪД, ОБЗТХЦЕООЩК ЧЪТЩЧЮБФЛПК. фБН, ЗДЕ ПО УФПСМ, ФЕРЕТШ ЪЙСМБ ПЗТПНОБС ЧПТПОЛБ ДМЙОПК ОЕУЛПМШЛП УПФЕО НЕФТПЧ Й УФП НЕФТПЧ ЫЙТЙОПК. тСДПН У ОЕК УФПСМЙ ФТЙ ЙМЙ ЮЕФЩТЕ УПУФБЧБ, УЛТХЮЕООЩЕ Ч ВЕУЖПТНЕООХА НБУУХ, Б ОЕЛПФПТЩЕ ЧБЗПОЩ ПЛБЪБМЙУШ ЧЩВТПЫЕООЩНЙ Ч ЮЙУФПЕ РПМЕ. зПЧПТЙМЙ, ЮФП Ч ЬФЙИ РПЕЪДБИ РПЗЙВМП НОПЗП БОЗМЙКУЛЙИ УПМДБФ.

уЙМЩ, ЛПФПТЩЕ РТЙДБЧБМЙУШ БДНЙОЙУФТБГЙЙ ФЩМПЧЩИ ЮБУФЕК, ВЩМЙ СЧОП ОЕДПУФБФПЮОЩ. чПКУЛБ Й ЫФБВЩ ДЙЧЙЪЙК ПЮЕОШ ОЕПИПФОП ЪБОЙНБМЙУШ ЧПЪОЙЛБАЭЙНЙ РТПВМЕНБНЙ. нПС ВТЙЗБДБ РПМОПУФША ЪБОЙНБМБУШ ПИТБОПК РМЕООЩИ. рПД НПЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ РЕТЕЫМЙ ЮХЦЙЕ РПМЛЙ, ЛПФПТЩНЙ ЛПНБОДПЧБМЙ МАДЙ УФБТЫЕ НЕОС.

уЙФХБГЙС ХУХЗХВМСМБУШ ПУМБВМЕОЙЕН ДЙУГЙРМЙОЩ Ч ЧПКУЛБИ, Х ЧУЕИ, ПФ ТСДПЧПЗП ДП ЛПНБОДЙТБ ВБФБМШПОБ, ВЩМП МЙЫШ ПДОП ЦЕМБОЙЕ — РПУЛПТЕЕ ЧЕТОХФШУС ДПНПК. лПЗДБ ПОЙ УРТБЫЙЧБМЙ НЕОС, ЛБЛ ДПМЗП ЙН РТЕДУФПЙФ ПУФБЧБФШУС ЪДЕУШ, С ОЕЙЪНЕООП ПФЧЕЮБМ: ДЧБ ЙМЙ ФТЙ ЗПДБ. пВЩЮОП ЬФП ЧЩЪЩЧБМП ОЕДПХНЕОЙЕ, РПФПНХ ЮФП ЧУЕ ДЕКУФЧЙФЕМШОП УЮЙФБМЙ, ЮФП ЧПКОБ ЪБЛПОЮЕОБ ЙМЙ ЮФП ЙИ ОЕНЕДМЕООП ДПМЦОЩ ПФРТБЧЙФШ Ч бОЗМЙА, ЮФПВЩ ЪБЧЕТЫЙФШ ЕЕ ФБН. рПИПЦЕ, РПУМЕ ЪБЛМАЮЕОЙС НЙТБ ОЙЛФП ОЕ РТЕДРПМБЗБМ ЧПЪНПЦОПУФЙ ДМЙФЕМШОПК ПЛЛХРБГЙЙ.

чМБУФЙ ДЕРБТФБНЕОФБ ЪБОЙНБМЙУШ РТПВМЕНБНЙ ЧПЪЧТБЭЕОЙС ВЕЦЕОГЕЧ, ПВЕУРЕЮЕОЙС МАДЕК ТБВПФПК, ДЕОЕЦОПЗП ПВТБЭЕОЙС, ФПЧБТППВНЕОБ ОБ ПЛЛХРЙТПЧБООПК ФЕТТЙФПТЙЙ, ОЕИЧБФЛЙ УНБЪПЮОЩИ НБФЕТЙБМПЧ Й ЗПФПЧЙМЙУШ Л ОПТНЙТПЧБОЙА РТПДХЛФПЧ РЙФБОЙС.

лБЦДПЕ ХФТП С УЙДЕМ Ч ЪБМЕ ДМС УПЧЕЭБОЙК Ч ЗПТПДУЛПК ТБФХЫЕ. уМЕЧБ ПФ НЕОС ТБУРПМБЗБМУС НЬТ, УРТБЧБ — ОЕНЕГЛЙК ЛПНЕОДБОФ ТБКПОБ, ОБРТПФЙЧ — РТЕДУФБЧЙФЕМЙ ЗПТПДУЛЙИ Й ТБКПООЩИ ЧМБУФЕК ЧП ЗМБЧЕ У РТЕЖЕЛФПН. рПУМЕДОЙК ВЩМ ОЕЧЩУПЛПЗП ТПУФБ НХЦЮЙОБ, ЧЕУШНБ УНЩЫМЕОЩК, ОП ОЕ ЧЩЗМСДЕЧЫЙК РТЕДУФБЧЙФЕМШОЩН. рПОБЮБМХ ПО УДЕМБМ ОЕУЛПМШЛП РПРЩФПЛ УЩЗТБФШ ОБ РХВМЙЛХ, ЧПЪТБЦБС РТПФЙЧ РПЧБМШОЩИ ОЕНЕГЛЙИ ТЕЛЧЙЪЙГЙК. лПЗДБ РПОСМ, ЮФП ОЙЮЕЗП ЬФЙН ОЕ ДПВШЕФУС, ОБЮБМ УПФТХДОЙЮБФШ У ОБНЙ, Й Ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ НЕЦДХ ОЙН Й НОПК ХУФБОПЧЙМПУШ ФБКОПЕ УПЗМБУЙЕ РТПФЙЧ ЧУЕИ ОЙЮФПЦЕУФЧ РП ПВЕ УФПТПОЩ УФПМБ. чУЛПТЕ ПО ХЦЕ УБН ФТЕВПЧБМ, ЮФПВЩ ПВИПДЙМЙУШ ВЕЪ ОЙИ. оЕНЕГЛЙК ЛПНЕОДБОФ ЦБМПЧБМУС, ЮФП ОЕ Ч УПУФПСОЙЙ ХУМЕДЙФШ ЪБ ИПДПН ЪБУЕДБОЙК, ЛПФПТЩЕ С ЧЕМ РП-ЖТБОГХЪУЛЙ. оП РТЙ ФБЛПН ПВЯЕНЕ ТБВПФЩ Х НЕОС ОЕ ВЩМП ЧТЕНЕОЙ ОБ ЬФПЗП РПЦЙМПЗП ПЖЙГЕТБ, ЛПФПТЩК ИПФС Й ЙНЕМ ПУПВЩЕ РПМОПНПЮЙС, ОП ВЩМ БВУПМАФОП ОЕЛПНРЕФЕОФЕО Ч ЧПРТПУБИ ЬЛПОПНЙЛЙ. ч УПРТПЧПЦДЕОЙЙ РТЕЖЕЛФБ С ПВЯЕЪЦБМ ФБЛЦЕ ОЕЛПФПТЩЕ ТБКПОЩ ДЕРБТФБНЕОФБ, ОБРТЙНЕТ РТПНЩЫМЕООЩК ГЕОФТ Ч жХЦЕТЕ, ЗДЕ РТПУФБЙЧБМП ЛТХРОПЕ ПВХЧОПЕ РТПЙЪЧПДУФЧП. лТПНЕ ТЕЗХМСТОЩИ ЪБУЕДБОЙК, ВЩЧБМЙ Й ПФДЕМШОЩЕ ВЕУЕДЩ У РТПНЩЫМЕООЙЛБНЙ, У БТИЙЕРЙУЛПРПН, Б ФБЛЦЕ У ЧМБДЕМШГБНЙ ЪБЛТЩФЩИ ЪБЧЕДЕОЙК У РМПИПК ТЕРХФБГЙЕК. вПМШЫХА ЮБУФШ ЧТЕНЕОЙ Ч тЕОЕ ВЩМП НОПЗП ТБВПФЩ Й НБМП ПФДЩИБ. оП ЛБЛ ФПМШЛП РТЙЧЕЪМЙ МПЫБДЕК, С УНПЗ, РП ЛТБКОЕК НЕТЕ, ЪБОЙНБФШУС ЧЕТИПЧПК ЕЪДПК.

пДОБЦДЩ Ч НЕУФОПН ЛБЖЕ ЧП ЧТЕНС ХЦЙОБ ЪБ УПУЕДОЙН УФПМЙЛПН ПЛБЪБМБУШ ПДОБ ДБНБ. чПЪТБУФПН ЪБ РСФШДЕУСФ, ОЕ УМЙЫЛПН БТЙУФПЛТБФЙЮЕУЛПЗП ЧЙДБ, ОП ЙОФЕТЕУОБС. у ОЕК ВЩМП ФТПЕ НХЦЮЙО, ДЧПЕ УФБТЫЕ, ПДЙО НПМПЦЕ ЕЕ. ч ДЕУСФШ ЧЕЮЕТБ ЧПЕООЩК РБФТХМШ РТЕДМПЦЙМ ЗТБЦДБОУЛЙН МЙГБН РПЛЙОХФШ ЪБЧЕДЕОЙЕ, ПЖЙГЕТБН ТБЪТЕЫБМПУШ ПУФБЧБФШУС ДП ПДЙООБДГБФЙ. пДЙО ЙЪ РПЦЙМЩИ НХЦЮЙО ЪБ УПУЕДОЙН УФПМЙЛПН ЪБНЕФЙМ НОЕ У ХМЩВЛПК, ЮФП ПЮЕОШ ФСЦЕМП ВЩФШ ЗТБЦДБОУЛЙН. с ДБМ ЕНХ РПОСФШ, ЮФП ПО НПЦЕФ ПУФБЧБФШУС ЪДЕУШ ДПМШЫЕ, Й ЬФП СЧЙМПУШ ЛБЛ ВЩ УЙЗОБМПН ДМС ПУФБМШОЩИ, РПФПНХ ЮФП ЧУЛПТЕ ЧУЕ ПОЙ ХЦЕ УЙДЕМЙ ЪБ УФПМПН ЪБИЧБФЮЙЛПЧ Й РТЕДМБЗБМЙ ЧЩРЙФШ У ОЙНЙ РП УФБЛБОЮЙЛХ ЧЙОБ. дП РПМХОПЮЙ ТБЪЗПЧПТ ЛТХФЙМУС ЧПЛТХЗ РПМЙФЙЛЙ. ьФПФ ЗПУРПДЙО ВЩМ ЧТБЮПН-ТЕОФЗЕОПМПЗПН, ЧФПТПК РПЦЙМПК НХЦЮЙОБ — НХЦ ФПК ДБНЩ — ПЛБЪБМУС ФПТЗПЧГЕН Й ЗПЧПТЙМ НБМП. нПМПДПК ЮЕМПЧЕЛ ЧМБДЕМ ДБНУЛПК РБТЙЛНБИЕТУЛПК, Й ОБ ОЕН МЕЦБМБ ЪБВПФБ П РТЙЮЕУЛЕ НБДБН.

лПЗДБ Ч УХНБФПИЕ ВЕУЛПОЕЮОПК РЕТЕВТПУЛЙ ЧПКУЛ НЕОС ЪБОЕУМП Ч ДТХЗЙЕ НЕУФБ, ОБЮБМБУШ ВПМЕЕ УРПЛПКОБС ЦЙЪОШ. й ЧУЕ-ФБЛЙ НОЕ ЦБМШ ВЩМП ПУФБЧМСФШ ХРТБЧМЕОЙЕ ДЕРБТФБНЕОФПН, ЗДЕ РТЙИПДЙМПУШ ЪБОЙНБФШУС ЧУЕНЙ УЖЕТБНЙ ЕЗП ЦЙЪОЙ Й ЧЕУФЙ ДЕМБ ВПМЕЕ ЙМЙ НЕОЕЕ УБНПУФПСФЕМШОП.

ч мБОШПОЕ НПС ВТЙЗБДБ ЪБОСМБ ПВЫЙТОЩК ХЮБУФПЛ ДМС ПВПТПОЩ РПВЕТЕЦШС. уБН мБОШПО ПЛБЪБМУС ОЕВПМШЫЙН УЙНРБФЙЮОЩН ЗПТПДЛПН. мЙЮОЩК УПУФБЧ ЫФБВБ РТЕЧПУИПДОП ТБЪНЕУФЙМУС Ч ВПМШОЙГЕ, Б ЛПНБОДОЩК УПУФБЧ ХУФТПЙМУС Ч ВЕЪХРТЕЮОПН НБМЕОШЛПН ПФЕМЕ. йЪ НПЕЗП ПЛОБ ПФЛТЩЧБМУС ЧЙД ОБ ТЕЛХ Й ВПМШЫПЕ ЪДБОЙЕ НПОБУФЩТС, РПУФТПЕООПЕ ЙЪ УЕТПЗП ЛБНОС, ФБЛ ИБТБЛФЕТОПЗП ДМС ЬФПК ЮБУФЙ УФТБОЩ. оБ ВЕТЕЗХ ТЕЛЙ УЙДЕМЙ, ЗТЕСУШ ОБ УПМОЩЫЛЕ, ОЕУЛПМШЛП УФБТХЫЕЛ Ч ЛХДЕМШЛБИ. лПЗДБ С РПРЩФБМУС ЪБЗПЧПТЙФШ У ПДОПК ЙЪ ОЙИ, ПОБ Ч РЕТЧХА ПЮЕТЕДШ РПЦЕМБМБ ХЪОБФШ, БОЗМЙЮБОЙО С ЙМЙ ОЕНЕГ, Й, РПМХЮЙЧ ПФЧЕФ, УФБМБ РЕЮБМШОПК Й ОЕТБЪЗПЧПТЮЙЧПК.

лПЗДБ, ВХДХЮЙ РТПЕЪДПН Ч уЕО-нБМП, С ОБЧЕУФЙМ УЧПЕЗП УФБТПЗП ДТХЗБ йЛУ, ЧМБДЕМШГБ «пФЕМШ-ДЕ-МБ-нЕТ», ПО ОЕ УЛТЩЧБМ УЧПЕК ТБДПУФЙ. пОЙ У ЦЕОПК ТБУУРТБЫЙЧБМЙ НЕОС П р. Й РТПУЙМЙ РЕТЕДБФШ ЕК УБНЩЕ ФЕРМЩЕ РПЦЕМБОЙС. еУФЕУФЧЕООП, ВЩМ ЪБЛБЪБО ПНБТ. рПЛБ ЫФБВОЩЕ ПЖЙГЕТЩ РЙМЙ БРЕТЙФЙЧ Ч ОЕВПМШЫПН ЗПТПДУЛПН ЛБЖЕ, С РТЕДУФБЧМСМ УЕВЕ, ЛБЛ НЕУШЕ рЙЕ ОПУЙФУС РП уЕО-нБМП Ч РПЙУЛБИ УБНПЗП ВПМШЫПЗП ПНБТБ. рЕТЕД ПВЕДПН Ч ПФЕМЕ, ДП ФПЗП ЛБЛ НЩ РПДОСМЙУШ РП ХЪЛПК МЕУФОЙГЕ Ч УФПМПЧХА ОБ ЧФПТПК ЬФБЦ, УОПЧБ ВЩМЙ РТЙЧЕФУФЧЙС. иПЪСКЛБ УБНБ РТЙЗПФПЧЙМБ ПВЕД Й, ЛПЗДБ ПО ВЩМ ЪБЧЕТЫЕО, ЧПЫМБ Ч ЛПНОБФХ. лТБФЛП РТЙЛБЪБЧ УМХЦБОЛЕ ЧЩКФЙ, ПОБ ПВЯСЧЙМБ, ЮФП УЕКЮБУ ВХДЕФ ПФЛХРПТЕОБ ВХФЩМЛБ ЫБНРБОУЛПЗП.

лТПНЕ ИПЪСЙОБ Й ИПЪСКЛЙ, ФБН РТЙУХФУФЧПЧБМБ ЕЕ ДЕЧСОПУФПМЕФОСС ВБВХЫЛБ. й ХЦЕ ОЕ Ч РЕТЧЩК ТБЪ ЬФБ УФБТХИБ ТБУУЛБЪЩЧБМБ ЙУФПТЙА П ФПН, ЛБЛ Ч 1870 ЗПДХ ЧП ЧТЕНС РТХУУЛПК ПЛЛХРБГЙЙ ХНЕТ ЕЕ РЕТЧЕОЕГ. фЕРЕТШ ПОБ, ЧЙДЙНП, ФПЦЕ УЛПТП ХНТЕФ. пОБ ОБИПДЙМБ ОБУ «ПЮБТПЧБФЕМШОЩНЙ» Й РПУЩМБМБ ЧПЪДХЫОЩЕ РПГЕМХЙ. еЕ ВЕУРПЛПЙМП ФПМШЛП, ЮФП «НЩ НПЗМЙ ХВЙФШ ЕЕ ДЕФЕК». нЕУШЕ ВЩМ ВПМЕЕ РТПУЧЕЭЕООЩН. пО ИПТПЫП ЪОБМ зЕТНБОЙА Й ЧЕУШ ЧЕЮЕТ РТПЧЕМ Ч ТБЪЗПЧПТБИ П РПМЙФЙЛЕ. нБДБН, ХЦЕ РПУЕДЕЧЫБС, ВЩМБ Ч ВЕМПН ЖБТФХЛЕ. вМЕДОПУФШ ЕЕ МЙГБ РПДЮЕТЛЙЧБМБ СТЛП-ЛТБУОБС РПНБДБ ОБ ЗХВБИ. пОБ ЧУЕ ЕЭЕ ЧЩЗМСДЕМБ РТЙЧМЕЛБФЕМШОПК, Х ОЕЕ ВЩМЙ ПЮЕОШ НБМЕОШЛЙЕ ТХЛЙ Й ОПЗЙ. чЕМБ ПОБ УЕВС УЧПВПДОП, ЛБЛ ЗТБОД-ДБНБ, Й ВЩМБ РПМОБ ПЮБТПЧБОЙС. еЕ ЧПМОПЧБМП, ЮФП ЗХВОХА РПНБДХ НПЗХФ ЪБРТЕФЙФШ, Б ЬФП РПМПЦЙФ ЛПОЕГ ЕЕ МЕЗЛПНХ ЛПЛЕФУФЧХ, ТБДЙ ЛПФПТПЗП Й УФПЙМП ЦЙФШ.

рПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ТБЪЗПЧПТЩ ЬФЙИ ВХТЦХБ (Ч ПФМЙЮЙЕ ПФ РТЕДУФБЧЙФЕМЕК ЧЩУЫЙИ УМПЕЧ ПВЭЕУФЧБ) РПЮФЙ ЧУЕЗДБ УПДЕТЦБМЙ ЮФП-ОЙВХДШ Ч ФБЛПН ТПДЕ:

— фЕРЕТШ ЧЩ УОПЧБ ЧЪСМЙ ЧЕТИ, ЛБЛ НЩ Ч 1918 ЗПДХ. уОБЮБМБ РПВЕЦДБЕН, РПФПН РТПЙЗТЩЧБЕН — Ч ЬФПН ОБЫБ УБНБС ВПМШЫБС ВЕДБ. чЩ ФТХДЙМЙУШ, Б НЩ ВЕЪДЕМШОЙЮБМЙ. х ЧБУ ВЩМП ЬЖЖЕЛФЙЧОП ДЕКУФЧХАЭЕЕ РТБЧЙФЕМШУФЧП, Б ОБЫЕ — ОЙЮФПЦЕУФЧП. зМБЧОЩК РТЕУФХРОЙЛ — ЬФП ФТСРЛБ дБМБДШЕ, ЛПФПТЩК ЧУЕ ЫЕУФШ МЕФ, РПЛБ ВЩМ ЧПЕООЩН НЙОЙУФТПН, РТЕОЕВТЕЗБМ ОБЫЙН ЧППТХЦЕОЙЕН, ЕЗП ОБДП ТБУУФТЕМСФШ. лБЛ ЧУЕЗДБ, ЪБ ЧУЕ ТБУРМБЮЙЧБЕФУС НБМЕОШЛЙК ЮЕМПЧЕЛ, Б ВПМШЫЙЕ ЫЙЫЛЙ ЙЪВЕЗБАФ ОБЛБЪБОЙС.

— ьФБ ЧПКОБ ВЩМБ ОЕ ОБУФПСЭБС. хЧЙДЕЧ, ЮФП БОЗМЙЮБОЕ ВТПУЙМЙ ОБУ Ч ВЕДЕ, Й ПВОБТХЦЙЧ, ЮФП НЩ ОЕ ЙНЕЕН ОЙЮЕЗП ТБЧОПЗП ЧБЫЙН ФЕИОЙЮЕУЛЙН УТЕДУФЧБН — ЧБЫЙН РЙЛЙТХАЭЙН ВПНВБТДЙТПЧЭЙЛБН Й ФБОЛБН, НЩ ЧФБКОЕ ХЦЕ ОБУФТПЙМЙУШ ОБ ЛБРЙФХМСГЙА. у ЬФПЗП НПНЕОФБ ЬФБ ЧПКОБ УФБМБ ЧПКОПК ВЕЪ РПМЕК УТБЦЕОЙК, ВЕЪ ПЗОЕЧЩИ РПЪЙГЙК, ВЕЪ БФБЛ РЕИПФЩ Й ДМСЭЙИУС ГЕМЩНЙ ДОСНЙ ВПЕЧ. лБЛ ХВЕДЙМЙУШ ОБЫЙ ВЕЦЕОГЩ, ФБН ОЕ ПУФБМПУШ ОЙЮЕЗП, ЛТПНЕ ТБЪТХЫЕООЩИ ЗПТПДПЧ Й ЧЕТЕОЙГ ТБЪВЙФЩИ Й УПЦЦЕООЩИ ЧБЗПОПЧ. б НЕЦДХ ОЙНЙ НЙТОБС Й ОЕЧТЕДЙНБС УЕМШУЛБС НЕУФОПУФШ, РП ЛПФПТПК ЧЩ НПЗМЙ ЮБУБНЙ ОБРТПМЕФ ЗОБФШ УЧПЙ НБЫЙОЩ. дМС ОБУ ЬФП ПЛБЪБМПУШ ДПТПЗПУФПСЭЙН РПТБЦЕОЙЕН, Б ДМС ЧБУ — РПМОПК РПВЕДПК ВЕЪ ПУПВЩИ ЪБФТБФ.

— оБН ЙОФЕТЕУОП ХЪОБФШ, ЮФП ОБ УБНПН ДЕМЕ РТЕДУФБЧМСЕФ УПВПК ОБГЙПОБМ-УПГЙБМЙЪН. нЩ ЪОБЕН ФПМШЛП ФП, ЮФП ПО УДЕМБМ ЧБЫХ ЬЛПОПНЙЛХ ЮТЕЪЧЩЮБКОП ЬЖЖЕЛФЙЧОПК Й ХУРЕЫОПК. й ЧУЕ-ФБЛЙ ОЙЛФП ОЕ НПЦЕФ ПВЯСУОЙФШ ОБН ЕЗП РПМЙФЙЮЕУЛХА РТПЗТБННХ.

— ъДЕУШ УТЕДЙ ТБЪОПЗП ТПДБ НЕМАЪЗЙ ЧЩ ОЕ УФПМЛОЕФЕУШ У УЙМШОПК ЧТБЦДЕВОПУФША. оП ОЕ ПВНБОЩЧБКФЕУШ ОБ ЬФПФ УЮЕФ. вХТЦХБ, Ч РТПЫМПН РТБЧСЭЙЕ ЧП жТБОГЙЙ, ЧУЕЗДБ ВХДХФ ОБУФТПЕОЩ Л ЧБН ЧТБЦДЕВОП, РПУЛПМШЛХ ЧБЫ ТЕЦЙН ОБОЕУ ОЕЙЪМЕЮЙНЩЕ ТБОЩ ФЕН УМПСН ПВЭЕУФЧБ, У ЛПФПТЩНЙ ПОЙ УЧСЪБОЩ, — ЕЧТЕСН, ЖТБОЛНБУПОБН Й ЛБФПМЙЮЕУЛПК ГЕТЛЧЙ.

— еУМЙ ЧЩ ОЕ ЧУФТЕЮБЕФЕ ЪДЕУШ ПУПВПК ЧТБЦДЕВОПУФЙ, ФП ЬФП ЗМБЧОЩН ПВТБЪПН РП ЙУФПТЙЮЕУЛЙН РТЙЮЙОБН — Ч ЬФЙИ НЕУФБИ ОЙЛПЗДБ ОЕ МАВЙМЙ БОЗМЙЮБО. пОЙ ОБУ ПЮЕОШ УЙМШОП РПДЧЕМЙ. й ФЕРЕТШ НЩ ЧЙДЙН ЧЕУШНБ ЪБНЕФОХА ТБЪОЙГХ НЕЦДХ ЙИ БТНЙЕК Й ЧБЫЕК. нЩ ЮБУФП ДХНБЕН, ХЦ ОЕ ЗТЕЪЙН МЙ, ЛПЗДБ ЧЙДЙН ПВТБЪГПЧПЕ РПЧЕДЕОЙЕ ЧБЫЙИ УПМДБФ, П ЛПФПТЩИ НЩ ОБУМХЫБМЙУШ ХЦБУПЧ ЙЪ ТЕРПТФБЦЕК ЧП ЧТЕНС рПМШУЛПК ЛБНРБОЙЙ. оБН ФТХДОП УЧЩЛОХФШУС У ВМБЗПРТЙСФОЩН ЧРЕЮБФМЕОЙЕН, ЛПФПТПЕ РТПЙЪЧПДЙФ ЧБЫБ БТНЙС, РПФПНХ ЮФП ОЕНГЩ ЧЕДХФ УЕВС МХЮЫЕ, ЮЕН ВТЙФБОУЛЙЕ Й ДБЦЕ ЖТБОГХЪУЛЙЕ ЧПКУЛБ, УФПСЧЫЙЕ Ч ЬФЙИ НЕУФБИ.

фБЛ ЗПЧПТЙМЙ НЕУФОЩЕ ЦЙФЕМЙ, Й ЬФП Ч ПУОПЧОПН УПЧРБДБМП У ФЕН, ЮФП ТБУУЛБЪЩЧБМЙ РМЕООЩЕ ЖТБОГХЪУЛЙЕ УПМДБФЩ. оП У ДТХЗПК УФПТПОЩ, ЖТБОГХЪУЛЙЕ ПЖЙГЕТЩ ИТБОЙМЙ ЧЕЦМЙЧПЕ НПМЮБОЙЕ, ФБЛ ЦЕ ЛБЛ НЕУФОЩЕ БТЙУФПЛТБФЩ Й БТИЙЕРЙУЛПР.

жТБОГХЪУЛЙЕ ЛЧБТФЙТЩ

цЕОБ ЗТБЖБ р. Ч нБТФЙОУЧББУФЕ ПЛБЪБМБУШ ОЕНЛПК, Ч ДЕЧЙЮЕУФЧЕ ПОБ ВЩМБ ВБТПОЕУУПК ы., ЙЪ УЕНШЙ ВЕТМЙОУЛПЗП ВБОЛЙТБ У ФПК ЦЕ ЖБНЙМЙЕК. хЦЕ РПМЧЕЛБ ПОБ УЮЙФБМБ УЕВС ЖТБОГХЦЕОЛПК Й ТБЪХЮЙМБУШ ВЕЗМП ЗПЧПТЙФШ РП-ОЕНЕГЛЙ. чПУШНЙДЕУСФЙМЕФОЙК ЗТБЖ, РТЕДУФБЧЙФЕМШ ЖТБОГХЪУЛПК ЧЕФЧЙ Ч УЧПЕК УЕНШЕ, Й ЕЗП УЕДПЧМБУБС ДПЮШ, ЧДПЧБ ЗТБЖБ д., Ч ТБЧОПК УФЕРЕОЙ УЧПВПДОП ЧМБДЕМЙ Й ЖТБОГХЪУЛЙН Й ОЕНЕГЛЙН. пОЙ ОЙЛПЗДБ ОЕ ПВУХЦДБМЙ РПМЙФЙЛХ, ВЩМЙ ЧЕУШНБ МАВЕЪОЩ Й ЧОЙНБФЕМШОП ПФОПУЙМЙУШ ЛП ЧУЕН ОХЦДБН НПЕЗП ЫФБВБ. фБЛ, ХЦЙО ДМС ОБУ ЗПФПЧЙМЙ ОБ ЛХИОЕ ЪБНЛБ Й РПДБЧБМЙ Ч ЧЕМЙЛПМЕРОПН ЪБМЕ, РТПДХЛФЩ ЪБЛХРБМЙУШ Ч ыЕТВХТЕ.

ъДЕУШ ПВЙФБМЙ ФТПЕ ЖТБОГХЪПЧ, ЛПФПТЩЕ У ИМБДОПЛТПЧЙЕН РТЙОСМЙ УЧПА ХЮБУФШ Й ОЙЛПЗДБ ОЙ ОБ ЮФП ОЕ ЦБМПЧБМЙУШ. пОЙ ОЕ ПВУХЦДБМЙ РПРХУФХ ОЙ ВПНВБТДЙТПЧЛЙ, ОЙ ТБУЛЧБТФЙТПЧБОЙЕ Ч ЪБНЛЕ УОБЮБМБ БОЗМЙЮБО, Б ЪБФЕН ОЕНГЕЧ, ЮФП УПЧЕТЫЕООП ЙУФПЭЙМП ЙИ ЪБРБУЩ РПУФЕМШОПЗП ВЕМШС. пОЙ ОБОСМЙ ТБВПЮЙИ, ЛПФПТЩЕ ЪБНЕОЙМЙ ТБЪВЙФЩЕ ПЛПООЩЕ УФЕЛМБ. чУЕ ФТПЕ ПВМБДБМЙ ЧТПЦДЕООПК ЬМЕЗБОФОПУФША ЙУФЙООПК БТЙУФПЛТБФЙЙ. йИ ЕДЙОУФЧЕООБС РТПУШВБ ПЛБЪБМБУШ ЧРПМОЕ РПОСФОПК: РТЕДБФШ ЪЕНМЕ ЧУЕ ФТХРЩ, ВЕУРПТСДПЮОП ЧБМСАЭЙЕУС Ч РБТЛЕ.

нОЕ УППВЭЙМЙ, ЮФП ПДЙО ЙЪ ОБЫЙИ ЛПНБОДЙТПЧ ХУФТПЙМУС Ч ЪБНЛЕ, ЗДЕ ВЩМБ УЧПТБ ЗПОЮЙИ. пЖЙГЕТЩ ТБУУЛБЪБМЙ, ЮФП ИПЪСКЛБ ЪБНЛБ УРПТФУНЕОЛБ. дЕОШ ЕЕ НПЦОП ВЩМП ЧЙДЕФШ УЛБЮХЭЕК ЧЕТИПН, ДТХЗПК — ЪБОЙНБАЭЕКУС УЧПЙН ГЧЕФОЙЛПН. ьФП ОБРПНОЙМП НОЕ НПА ЦЕОХ. оЕРТБЧЙМШОП УЮЙФБФШ, ЮФП ЦЕОЭЙОЕ ОЕ УМЕДХЕФ ЪБОЙНБФШУС ЧУЕНЙ ФЕНЙ ЧЙДБНЙ УРПТФБ, ЛПФПТЩЕ РТЙЧМЕЛБАФ НХЦЮЙО. рПОСФЙС П ФПН, ЮФП СЧМСЕФУС ЙУФЙООП ЦЕОУФЧЕООЩН, Х ЧУЕИ ТБЪОЩЕ. ъБНПЛ ЬФПК ДБНЩ УФПСМ Ч УФПТПОЕ ПФ ФТБУУЩ, Ч ЛПОГЕ ФТЕИЛЙМПНЕФТПЧПК ДПТПЗЙ, ЧЕДХЭЕК ЮЕТЕЪ МХЗБ Й ЪБТПУЫЕК РП ПВЕ УФПТПОЩ МЙУФЧЕООЩНЙ ДЕТЕЧШСНЙ. рП МХЗБН РТПЛМБДЩЧБМБ УЕВЕ РХФШ ТЕЮЛБ У ДЕТЕЧСООЩНЙ НПУФЙЛБНЙ, ЪБРТХДБНЙ Й ОЕВПМШЫЙНЙ НЕМШОЙГБНЙ РП ВЕТЕЗБН, ЧУФТЕЮБЧЫЙНЙУС ОБ РХФЙ Л ЬФПК ЧЕМЙЛПМЕРОПК ХУБДШВЕ — Л ЪБНЛХ ЙЪ УЕТПЗП ЛБНОС, Ч ОПТНБОДУЛПН УФЙМЕ, У НОПЦЕУФЧПН РТЙУФТПЕЛ, ЛПОАЫЕО Й Ф. Р. рПДЯЕИБЧ ВМЙЦЕ, НПЦОП ВЩМП ЪБНЕФЙФШ Ч ПЛОЕ ЛХИОЙ ЛХИБТЛХ Й УЧЕТЛБАЭЙЕ ЧПЛТХЗ ОЕЕ НЕДОЩЕ УЛПЧПТПДЛЙ.

лЧБТФЙТПЧБЧЫЙК ЪДЕУШ ПЖЙГЕТ ВЩМ Ч ПФЯЕЪДЕ, ОП УМХЗБ ДПМПЦЙМ П НПЕН РТЙВЩФЙЙ ИПЪСЕЧБН, ЛПФПТЩЕ Ч ЬФП ЧТЕНС УЙДЕМЙ ЪБ ПВЕДЕООЩН УФПМПН. оЕВПМШЫПК ЧЕУФЙВАМШ ВЩМ ХЛТБЫЕО ПИПФОЙЮШЙНЙ ФТПЖЕСНЙ, НЕДОЩНЙ ТПЦЛБНЙ Й УРПТФЙЧОЩНЙ ЖПФПЗТБЖЙСНЙ. зТБЖЙОС ЧЩЫМБ РПРТЙЧЕФУФЧПЧБФШ НЕОС. еК ВЩМП ЪБ РСФШДЕУСФ, УФТПКОБС УРПТФЙЧОБС ЖЙЗХТБ, ОЕУЛПМШЛП ЗТХВПЧБФПЕ, БОЗМЙКУЛПЗП ФЙРБ МЙГП, ЛПФПТПЕ ЛБЪБМПУШ ЧРПМОЕ РПДИПДСЭЙН ОБ ЖПОЕ МПЫБДЕК, ЗПОЮЙИ Й ПИПФОЙЮШЙИ ФТПЖЕЕЧ. пОБ РТЕТЧБМБ УЧПК ПВЕД, Й НЩ УТБЪХ ПЛБЪБМЙУШ ЧФСОХФЩНЙ Ч ПЦЙЧМЕООХА ДЙУЛХУУЙА П ЧПУРЙФБОЙЙ ЗПОЮЙИ. нЩУМЙ ЗТБЖЙОЙ ВЩМЙ ЪБОСФЩ ЙУЛМАЮЙФЕМШОП УРПТФЙЧОЩНЙ ДЕМБНЙ, ПОБ ВЩМБ МЙЫЕОБ РТЕДТБУУХДЛПЧ, Й Ч ОЕК ОЕ ЮХЧУФЧПЧБМПУШ ОЙ ЛБРМЙ ЧТБЦДЕВОПУФЙ.

рПРЩФБЧЫЙУШ ХУФТПЙФШУС ОБ РПУФПК Ч ДТХЗПН ФБЛПН ЦЕ РТЙЧМЕЛБФЕМШОПН ЪБНЛЕ У РТЕЛТБУОЩН РБТЛПН, РТЙОБДМЕЦБЭЕН УЕНШЕ ЗТБЖБ х., С ЧУФТЕФЙМ ТЕЫЙФЕМШОЩК ПФЛБЪ УП УФПТПОЩ ИПЪСКЛЙ ЬФПЗП ДПНБ. фТЕНС ДОСНЙ ТБОЕЕ ЕЕ УЕУФТБ, ЗТБЖЙОС, ТПДЙМБ ЫЕУФОБДГБФПЗП ТЕВЕОЛБ. пОБ ПЦЙДБМБ РТЙЕЪДБ УЧПЕК ЧОХЮБФПК РМЕНСООЙГЩ. оЕУНПФТС ОБ ЧУЕ ЬФП Й ЦЕМБС ХДПЧМЕФЧПТЙФШ УЧПЕ МАВПРЩФУФЧП, С ПЮЕОШ ЧЕЦМЙЧП РПРТПУЙМ РПЛБЪБФШ НОЕ ПДОХ ЙЪ ЗПУФЕЧЩИ ЛПНОБФ Ч ЕЕ ПЗТПНОПН ЪБНЛЕ, ИПФС Й ТЕЫЙМ ХЦЕ, ЮФП ОЕ ЧПУРПМШЪХАУШ УФПМШ ОЕПИПФОЩН ЗПУФЕРТЙЙНУФЧПН. чЕДС НЕОС Ч ОЕТЕЫЙФЕМШОПУФЙ ЧЧЕТИ РП МЕУФОЙГЕ, ПОБ УОПЧБ УРТПУЙМБ, ЮФП ЕК ДЕМБФШ, ЕУМЙ ЧОХЮБФБС РМЕНСООЙГБ ЧУЕ-ФБЛЙ РТЙЕДЕФ. фПЗДБ С ОБИБМШОП ЪБНЕФЙМ, ЮФП УХЭЕУФЧХАФ ФБЛЙЕ ЧЕЭЙ, ЛБЛ РТБЧЙМБ ТБУЛЧБТФЙТПЧБОЙС.

уПЧУЕН ДТХЗЙН ЮЕМПЧЕЛПН ПЛБЪБМУС НБТЛЙЪ ъ. йЪХЮБС ЙЪ МАВПЪОБФЕМШОПУФЙ ПЛТЕУФОПУФЙ, Б ЪБПДОП РПДЩУЛЙЧБС ЛЧБТФЙТХ, С УМХЮБКОП ОБВТЕМ ОБ ПЗТПНОЩК ДПН У ПВМХРЙЧЫЙНУС ЖБУБДПН, УФПСЭЙК ЪБ ЧЕЛПЧЩНЙ ДЕТЕЧШСНЙ. лПЗДБ ЪБМБСМБ УПВБЛБ, ЙЪ ДПНБ ЧЩУЛПЮЙМ УБН НБТЛЙЪ, Ч УЙОЕН ЛПУФАНЕ, ЛПТЙЮОЕЧЩИ ВПФЙОЛБИ, У ОЕУЧЕЦЙН ЧПТПФОЙЮЛПН Й УЙЗБТЕФПК, ЪБЦБФПК Ч РПЦЕМФЕЧЫЙИ ЪХВБИ. пО ВЩМ УБНБ МАВЕЪОПУФШ, РТЕДУФБЧЙМУС НБТЛЙЪПН, РЕТЕЧЕДС ДМС НЕОС УЧПК ФЙФХМ ЛБЛ «НБТЛЗТБЖ», Й УЛБЪБМ: «чЩ, ЕУФЕУФЧЕООП, ЛБЧБМЕТЙУФ, С ЬФП УТБЪХ ЪБНЕФЙМ. с ФПЦЕ УМХЦЙМ ПЖЙГЕТПН Ч ЛБЧБМЕТЙЙ. чП ЧУЕН НЙТЕ НЩ ЧУЕ ПДОПК РПТПДЩ. пФЛТПЧЕООП ЗПЧПТС, ЛПЗП-ОЙВХДШ ЧТПДЕ ЧБУ С РТЕДРПЮЕМ ВЩ МАВПНХ ДТХЗПНХ».

эЕДТЩН ЦЕУФПН ПОЙ У ЦЕОПК РТЕДПУФБЧЙМЙ Ч ОБЫЕ ТБУРПТСЦЕОЙЕ ЧЕУШ ДПН. фБЛПК РПТСДПЛ ТБУЛЧБТФЙТПЧБОЙС ОБРПНЙОБМ, ДПМЦОП ВЩФШ, ФП, ЮФП РТБЛФЙЛПЧБМПУШ УТЕДЙ ЖТБОГХЪУЛЙИ ЛПМПОЙУФПЧ Ч уЕЧЕТОПК бНЕТЙЛЕ Ч XVIII ЧЕЛЕ. лПТБВМШ ДПУФБЧМСМ ЛПМПОЙУФБН ЗТХРРХ НПМПДЩИ ДЕЧХЫЕЛ, Б РПФПН ЧУЕ ЪБЧЙУЕМП ПФ ФПЗП, ЮФПВЩ РПДИПДСЭЙЕ МАДЙ ОБЫМЙ Ч ОХЦОЩК НПНЕОФ ДТХЗ ДТХЗБ.

пФОПЫЕОЙЕ Л ОБН РТЕЛТБУОПК ЗТБЖЙОЙ ж., Х ЛПФПТПК С ЦЙМ РПЪДОЕЕ, ВЩМП ФБЛЙН ЦЕ, ЛБЛ Х НБТЛЙЪБ ъ. ьФПФ РПУМЕДОЙК НПК РПЙУЛ ЛЧБТФЙТЩ ЧП жТБОГЙЙ ОБЮБМУС ЛБЛ ТПНБО фБХИОЙГБ ОБЮБМБ ЧЕЛБ. с ЪБОСМУС РПЙУЛПН ЮЕЗП-ОЙВХДШ ОБУФПМШЛП ХДБМЕООПЗП, ЮФП НОЕ РТЙЫМПУШ ЧУЕ ЧТЕНС ТБУУРТБЫЙЧБФШ, ЛБЛ ФХДБ ДПЕИБФШ. пДЙО ЪБНПЛ РПЛБЪБМУС ОБ РЕТЧЩК ЧЪЗМСД ОЕЦЙМЩН. пО ВЩМ УПЧУЕН ОПЧЩН Й ОБРПНЙОБМ ФПМШЛП ЮФП ОБТЙУПЧБООХА ЛБТФЙОЛХ. лПЗДБ ДЧЕТШ ОБЛПОЕГ ПФЛТЩМБУШ, ИПТПЫП ПДЕФЩК ЗПУРПДЙО ОЕ РТЙОСМ ОБУ Й ПФПУМБМ Ч ДТХЗЙЕ ЙНЕОЙС, ТБУРПМПЦЕООЩЕ Ч ЕЭЕ ВПМЕЕ ХДБМЕООЩИ ХЗПМЛБИ ЪБ МХЗБНЙ, ТБЪЗПТПЦЕООЩНЙ ЦЙЧЩНЙ ЙЪЗПТПДСНЙ. йФБЛ, НЩ ПФРТБЧЙМЙУШ ДБМШЫЕ. ч ПЛОЕ УМЕДХАЭЕЗП ЪБНЛБ РПЛБЪБМЙУШ ДЧЕ ДЕЧХЫЛЙ, ПДОБ ПЮЕОШ УЙНРБФЙЮОБС, ОП, УЛПТЕЕ ЧУЕЗП, ЗПУФШС. дТХЗБС, НЕОЕЕ РТЙЧМЕЛБФЕМШОБС, ЦЙМБ Ч ЬФПН ДПНЕ. пОБ РПЛБЪБМБ НОЕ ФТЙ ЛПНОБФЩ ДМС ЗПУФЕК, ОП ОЕ РПУПЧЕФПЧБМБ ПУФБЧБФШУС Х ОЙИ, РПФПНХ ЮФП ЕЕ НБФШ ВПМЕМБ ЮБИПФЛПК. фПЗДБ ФБ, ЮФП УЙНРБФЙЮОЕЕ, РТЕДМПЦЙМБ НОЕ ПУФБОПЧЙФШУС Ч ЕЕ ДПНЕ. пОБ ПФОПУЙМБУШ Л ЬФПНХ ЛБЛ НБТЛЙЪ ъ.: РПУЛПМШЛХ ЗТПЪЙФ ТЕЛЧЙЪЙГЙС, ОБДП РПУФБТБФШУС ЧЩВТБФШ ОХЦОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ Ч ОХЦОПЕ ЧТЕНС.

ч ОЕЛПФПТПК ОЕТЕЫЙФЕМШОПУФЙ ПОБ УЕМБ ТСДПН УП НОПК Ч НБЫЙОХ, Й НЩ ДЧЙОХМЙУШ ДБМШЫЕ ЧДПМШ ПЛБКНМЕООЩИ ЦЙЧЩНЙ ЙЪЗПТПДСНЙ МХЗПЧ. рП РТЙЕЪДЕ Ч РЕТЕЗПЧПТЩ ЧУФХРЙМБ ЕЕ НБФШ, Й Ч ТЕЪХМШФБФЕ РТБЛФЙЮЕУЛЙ ЧЕУШ ЪБНПЛ ПЛБЪБМУС Ч ОБЫЕН ТБУРПТСЦЕОЙЙ.

зМБЧПК ЬФПЗП УЕНЕКУФЧБ ВЩМБ УФБТБС ЗТБЖЙОС, ЧДПЧБ РПМЛПЧОЙЛБ ЛБЧБМЕТЙЙ, ЦЙЧХЭБС ОБ УЛТПНОЩК ДПИПД Й ЙЪ-ЪБ ОЕИЧБФЛЙ ДПНБЫОЕК РТЙУМХЗЙ ЪБОЙНБАЭБС ЬФПФ ЪБНПЛ ФПМШЛП ОБ МЕФП. ъЕНМЙ Ч ЙНЕОЙЙ ОЕ ВЩМП. иПЪСКЛБ ДП УЙИ РПТ ОЕ ЙНЕМБ ЙЪЧЕУФЙК ПФ ДЧПЙИ УЧПЙИ УЩОПЧЕК — ЛБЧБМЕТЙКУЛЙИ ПЖЙГЕТПЧ. нПМПДБС ЗТБЖЙОС ВЩМБ ЦЕОПК УФБТЫЕЗП УЩОБ Й ЦЙМБ ФБН УП УЧПЙН РСФЙМЕФОЙН ТЕВЕОЛПН. пОЙ УФПТПОЙМЙУШ ОБУ, РПДЮЕТЛЙЧБМЙ ОБГЙПОБМШОЩК БОФБЗПОЙЪН, ТЕДЛП ХМЩВБМЙУШ Й ЙЪВЕЗБМЙ ЪДПТПЧБФШУС У ОБНЙ ЪБ ТХЛХ.

ьФП ВЩМП НПЕ РПУМЕДОЕЕ ЧПЕООПЕ ЦЙМШЕ ЧП жТБОГЙЙ. с ЧЩВТБМ ЕЗП Ч ТБУЮЕФЕ ЪБДЕТЦБФШУС Ч ОЕН ОБ ОЕУЛПМШЛП НЕУСГЕЧ ЧНЕУФЕ У НПЙНЙ БДЯАФБОФБНЙ — ЛБРЙФБОПН зПТЕОВХТЗПН Й РТЙОГЕН зБГЖЕМШДПН. фБН ВЩМП ФЙИП Й ХЕДЙОЕООП, ЮФП УППФЧЕФУФЧПЧБМП НПЙН ФТЕВПЧБОЙСН Л ИПТПЫЙН ЛЧБТФЙТБН. рТБЧДБ, ДПН ТБУРПМБЗБМУС ОЕ Х НПТС. йУЛХЫЕОЙЕ ЪБОСФШ ПДЙО ЙЪ ФЕИ ЪБНЛПЧ, Ч ЛПФПТЩИ РБТЛ УРХУЛБЕФУС РТСНП Л НПТА, ВЩМП ЧЕМЙЛП, ОП РПДИПДСЭЕЗП ДПНБ ОБКФЙ ОЕ ХДБМПУШ. пФЕМЙ ДМС НЕОС ЙУЛМАЮБМЙУШ. ъДЕУШ ЦЕ Ч НПЕН ТБУРПТСЦЕОЙЙ ВЩМЙ ВПМШЫБС УРБМШОС Й ЗПУФЙОБС У ЧЙДПН ОБ УФБТЩК ОЕЙУРПМШЪХЕНЩК ЧИПД Ч УБД, УПДЕТЦБЧЫЙКУС Ч УПЧЕТЫЕООПК ДЙЛПУФЙ, У НОПЦЕУФЧПН ТПЪ ЧДПМШ ЧЩУПЛПК УФЕОЩ.

фЕ ОЕУЛПМШЛП ДОЕК, РТПЧЕДЕООЩИ Х з., ЛБЪБМЙУШ УЮБУФМЙЧЩНЙ, ОЕУНПФТС ОБ ОЕПРТЕДЕМЕООПУФШ ЛБЛ ВМЙЦБКЫЕЗП, ФБЛ Й ВПМЕЕ ПФДБМЕООПЗП ВХДХЭЕЗП. тБЪОПТПДОБС ЛПНРБОЙС НХЦЮЙО, ТБЪМХЮЕООЩИ У ЦЕОБНЙ Й УЕНШСНЙ, УПЪДБЧБМБ ОЕЛПФПТЩЕ ФТХДОПУФЙ Ч ПВЭЕОЙЙ, ЛБЛ ЬФП ПВЩЮОП ВЩЧБЕФ, ЛПЗДБ МАДЙ УМХЮБКОП УПВЙТБАФУС ЧНЕУФЕ. оП ЧУЕ ЬФП ХИПДЙМП ОБ ЧФПТПК РМБО. ъДЕУШ НЩ НПЗМЙ ПФДПИОХФШ РПУМЕ ЛТХЗПЧЕТФЙ ЧПКОЩ, С ТБДПЧБМУС ФПНХ, ЮФП НЕОС ОЕРПУТЕДУФЧЕООП ПЛТХЦБМП, — НОПЦЕУФЧХ ДЕТЕЧШЕЧ, НЙТОПНХ УЛБЪПЮОПНХ УБДХ. юБУФП ИПДЙМ ОБ РМСЦ, УМХЫБМ, ЛБЛ ВШАФУС ЧПМОЩ, Й ОБУМБЦДБМУС ЧЙДПН ЛТХФЩИ УПМПНЕООЩИ ЛТЩЫ ЛБНЕООЩИ ДПНЙЛПЧ ЙМЙ НБМЕОШЛПК ГЕТЛЧХЫЛЙ.

чЙДЙНП, ЮЕМПЧЕЛ УРПУПВЕО ПВОБТХЦЙФШ РПМОПЕ УЮБУФШЕ ФПМШЛП Ч РТПЫМПН, ЛПЗДБ ЧУЕ ОЕЧЪЗПДЩ УФЙТБАФУС ЙЪ РБНСФЙ, МЙВП Ч ВХДХЭЕН, Л ЛПФПТПНХ ПО НПЦЕФ РТЙНЕОЙФШ УЧПЕ ВЕЪНСФЕЦОПЕ ЧППВТБЦЕОЙЕ. йУФЙООП УЮБУФМЙЧЩЕ ЮБУЩ ПУФБЧМСАФ ЗМХВПЛЙК Й РТПЮОЩК УМЕД.

оБЮБМЙ РТЙИПДЙФШ ЪБРПЪДБМЩЕ РЙУШНБ. р., ОЙЛПЗДБ ОЕ УЛМПООБС Л УМЕЪБН, РЙУБМБ, ЛБЛ ПОБ РМБЛБМБ, ЛПЗДБ ГЕТЛПЧОЩЕ ЛПМПЛПМБ ЧПЪЧЕУФЙМЙ П ЛБРЙФХМСГЙЙ жТБОГЙЙ. нЕЦДХ УФТПЛ С УНПЗ РТПЮЕУФШ РТЙЮЙОХ ЬФЙИ УМЕЪ. еЕ, ЛБЛ Й НЕОС, ВЕУРПЛПЙМП ДБМШОЕКЫЕЕ ХЛТЕРМЕОЙЕ ЧМБУФЙ зЙФМЕТБ. лБЛПЧЩ ВХДХФ РПУМЕДУФЧЙС ЦЕУФПЛЙИ ЛПОФТЙВХГЙК, ОБМБЗБЕНЩИ РПВЕДЙФЕМЕН ОБ ОБТПДЩ ПЛЛХРЙТПЧБООЩИ ФЕТТЙФПТЙК? фТЙХНЖ ПТХЦЙС ФПМШЛП РПДУФЕЗОЕФ ЬФЙИ ОЕПВХЪДБООЩИ МАДЕК ОБ ОПЧЩЕ ЛТБКОПУФЙ Й ХНЕОШЫЙФ РЕТУРЕЛФЙЧЩ ЛТБИБ УХЭЕУФЧХАЭЕЗП ТЕЦЙНБ. нПЦОП МЙ ЙЪВБЧЙФШУС ПФ ЬФПК РПУФЩДОПК ДЙЛФБФХТЩ, ЙЪВЕЦБЧ ЧПЕООПЗП ТБЪЗТПНБ?

рПУМЕ ВЕЫЕОПЗП ФЕНРБ РТПЫЕДЫЕК ЛБНРБОЙЙ Ч ФЙИЙЕ ЮБУЩ ТБЪНЩЫМЕОЙК ЧУЕ СУОЕЕ УФБОПЧЙМБУШ НПС МЙЮОБС ФТБЗЕДЙС. рЕТЕД НОПЗЙНЙ ЗЙФМЕТПЧУЛЙНЙ ПЖЙГЕТБНЙ ОЕЙЪВЕЦОП УФПСМБ ДЙМЕННБ: ЙН ОБДП ВЩМП ИТБВТП УТБЦБФШУС ЧП ЙНС РПВЕДЩ, ОБДЕСУШ РТЙ ЬФПН ОБ РПТБЦЕОЙЕ, РПФПНХ ЮФП ПОЙ МАВЙМЙ УЧПА УФТБОХ.

рЕТЕЦЙЧБМ С Й ЧУРПНЙОБС ФЕИ, ЛФП ВЕЦБМ Ч ЬФЙ НЕУФБ ПФ УЧПЙИ ЦЕУФПЛЙИ РБМБЮЕК. ъБДПМЗП ДП РТЙЫЕУФЧЙС зЙФМЕТБ С УЮЙФБМ ЧБТЧБТУФЧПН ЧУЕ ЖПТНЩ БОФЙУЕНЙФЙЪНБ. уТЕДЙ НПЙИ ДТХЪЕК ВЩМП НОПЗП ЕЧТЕЕЧ, ОП ОЙ ПДОПЗП БОФЙУЕНЙФБ. оЕ НПЗХ РТЕДУФБЧЙФШ УЕВЕ ОЙ ПДОПЗП ВПМЕЕ ЛХМШФХТОПЗП ДПНБ Ч зЕТНБОЙЙ, ЮЕН ДПН НПЙИ ДТХЪЕК Й ТПДУФЧЕООЙЛПЧ ыЧБВБИПЧ — Ч вЕТМЙОЕ Й Ч ЙИ УЕМШУЛПК ХУБДШВЕ Ч лЕТГЕОДПТЖЕ. у ХЧБЦЕОЙЕН ЧУРПНЙОБА НПЕЗП ДТХЗБ лХТФБ зБОБ, РБФТЙПФБ Й ЧЩДБАЭЕЗПУС РЕДБЗПЗБ. уЛПТВМА П ДТХЗЕ ОБЫЕК УЕНШЙ, УНЕОЙЧЫЕН НПЕЗП ПФГБ ОБ РПУФХ РТЕЖЕЛФБ НБМЕОШЛПЗП ЗПТПДЛБ Ч вБДЕОЕ, ЛПФПТЩК ХНЕТ ЧП ЧТЕНС ЧПКОЩ, РПФПНХ ЮФП ЕНХ РПМБЗБМБУШ МЙЫШ РПМПЧЙООБС ОПТНБ ПВЩЮОПЗП РБКЛБ. чУРПНЙОБМ С Й ВПМЕЕ ВЕДОЩИ ЕЧТЕЕЧ, ОЕ ЙНЕЧЫЙИ ОЙ УЧСЪЕК, ОЙ УТЕДУФЧ, ВЕЦБЧЫЙИ ЪБ ПЛЕБО, ЮФПВЩ УРБУФЙ УЧПА ЦЙЪОШ. ьФП ВЩМЙ ДПВТЩЕ МАДЙ, ВПМЕЕ УЕТДЕЮОЩЕ Й ВПМЕЕ ЗПФПЧЩЕ РПНПЮШ, ЮЕН ЧУЕ РТПЮЙЕ. чПЪНПЦОП, ЙЪЧЕЮОБС ПРБУОПУФШ УХЭЕУФЧПЧБОЙС Ч РПМПЦЕОЙЙ НЕОШЫЙОУФЧБ РПУМХЦЙМБ ДМС ОЙИ ЮЕН-ФП ЧТПДЕ ПЮЙУФЙФЕМШОПЗП ПЗОС.

лБЛ ХДБМПУШ РПЧЕУФЙ ЗЕТНБОУЛЙК ОБТПД ФБЛЙН ОЕЧЕТОЩН РХФЕН? чПФ ЛБЛПК ЧПРТПУ ЪБДБЧБМЙ УЕВЕ ЧУЕ НПЙ ДТХЪШС. ьФП ВЩМ ЛБЛПК-ФП ЦХФЛЙК БРПЖЕПЪ РПМЙФЙЮЕУЛПЗП Й НПТБМШОПЗП ПРШСОЕОЙС. йММАЪЙС «ТБУЩ ЗПУРПД» ПЧМБДЕМБ ФЕНЙ, ЛПЗП МАВПК ОПТНБМШОЩК ЮЕМПЧЕЛ ЧПУРТЙНЕФ ЛБЛ РТСНХА РТПФЙЧПРПМПЦОПУФШ «ИПЪСЕЧ» — ОЕ ФПМШЛП РП ЙИ ЧОЕЫОЕНХ ЧЙДХ, ОП Й ЙЪ-ЪБ ОЕДПУФБФЛБ ПВТБЪПЧБОЙС Й ЧУЕЗДБ ПФФБМЛЙЧБАЭЙИ НБОЕТ. оЩОЕ ЬФЙ МАДЙ НПЗМЙ ЙУРПМШЪПЧБФШ УЧПЙ УЛХДОЩЕ НПЪЗЙ ДМС ЬЛУРМХБФБГЙЙ ВЕЪЪБЭЙФОЩИ ЗТБЦДБО, ЧЕФЕТБОПЧ РТПЫМЩИ ЧПКО, УФБТЙЛПЧ, ЦЕОЭЙО Й ДЕФЕК. нЙММЙПОЩ ОЕЧЕЦЕУФЧЕООЩИ, ЧЕУШНБ ЪБХТСДОЩИ МЙЮОПУФЕК, РПЛПТОЩИ ЗПУХДБТУФЧЕООПК ЧМБУФЙ, ОЕ УНПЗМЙ ЙЪВЕЦБФШ ЬФПЗП ХЦБУОПЗП РПНТБЮЕОЙС ТБУУХДЛБ. рПДПВОП р., ОЕ ЪОБЕЫШ, РП ЛПНХ РТПМЙЧБФШ УМЕЪЩ — РП ОЕЧЙООЩН ЦЕТФЧБН ЙМЙ РП НБУУЕ ВМБЗПДХЫОЩИ УПЗТБЦДБО, ЮЕК ТБУУХДПЛ РПНХФЙМУС.

ч ЬФПК УЕМШУЛПК НЕУФОПУФЙ С ЙУЛБМ ЙНЕООП ЪБВЧЕОЙС. у ЧЕТЫЙОЩ ПДОПЗП ЙЪ ОЕЧЩУПЛЙИ ИПМНПЧ ДПМЙОБ ЧОЙЪХ ЛБЪБМБУШ ЗТПНБДОЩН МЕУПН, ОБ УБНПН ДЕМЕ ЬФП ВЩМЙ ФЩУСЮЙ ДЕТЕЧШЕЧ, ТБЪДЕМСАЭЙИ РБУФВЙЭБ Й ЧПЪДЕМБООЩЕ РПМС. нЕЦ ЙЪЗПТПДСНЙ РЕФМСМЙ ХЪЛЙЕ ФТПРЙОЛЙ Й ТХЮШЙ. оЕВПМШЫЙЕ ДПНЙЛЙ РПД УПМПНЕООЩНЙ ЛТЩЫБНЙ НПЦОП ВЩМП ЪБНЕФЙФШ ФПМШЛП ОБ ПЗПТПЦЕООЩИ ХЮБУФЛБИ, ЛБЛ Ч бОЗМЙЙ. ч ПЛОБИ ЧЙДОЕМЙУШ МЙГБ ЛТЕУФШСОПЛ Ч ЦЙЧПРЙУОЩИ ВЕМЩИ ЮЕРГБИ.

пДОБЦДЩ С ОБЫЕМ ЛБЛПК-ФП РТЕДМПЗ, ЮФПВЩ ЧПКФЙ ЧНЕУФЕ У НПЙН ДТХЗПН тПТПН Ч ПДЙО ЙЪ ФБЛЙИ ДПНЙЛПЧ. рПД ДЩНПЧПК ФТХВПК ЗПТЕМ ПФЛТЩФЩК ПЗПОШ, Б ОБД ПЗОЕН ЧЙУЕМ ВПМШЫПК ЛПФЕМ У ВХМШЛБАЭЙН Ч ОЕН УХРПН. лБНЕООЩЕ РМЙФЩ РПМБ ВЩМЙ ВЕЪХРТЕЮОП ЮЙУФЩНЙ, НЕДОБС ХФЧБТШ ОБ РПМЛБИ УЧЕТЛБМБ, ЛБЛ ОБ УПМОГЕ. нОПЦЕУФЧП ПФДЕМБООЩИ НЕДША ЫЛБЖПЧ, ЪБ ОЕЛПФПТЩНЙ ЙЪ ОЙИ ТБУРПМБЗБМЙУШ УЕНЕКОЩЕ ЛТПЧБФЙ. рПНЕЭЕОЙЕ, УМХЦЙЧЫЕЕ ПДОПЧТЕНЕООП ЛХИОЕК, ЗПУФЙОПК Й УРБМШОЕК, ОБРПНЙОБМП ЫЛБФХМЛХ, Ч ЛПФПТПК ЛТЕУФШСОЛБ, ОЕ ПВЕУРПЛПЕООБС ЧПКОПК, ЦЙМБ Ч ОЕЙЪНЕООПН ТЙФНЕ УЧПЕК РПЧУЕДОЕЧОПК ЦЙЪОЙ: ЕМБ, УРБМБ, ЧПУРЙФЩЧБМБ ДЕФЕК.

ч ЪБНЛЕ ЛХИОЙ ФПЦЕ РТЕДУФБЧМСМЙ УПВПК ЛБТФЙОЛХ ХЫЕДЫЙИ УФПМЕФЙК. дЕТЕЧСООЩЕ УФЕОЩ, РПФЕНОЕЧЫБС ДЕТЕЧСООБС НЕВЕМШ Й ЧОХЫЙФЕМШОЩИ ТБЪНЕТПЧ ДЩНПИПДЩ, РПЮЕТОЕЧЫЙЕ ПФ ЧТЕНЕОЙ Й ДЩНБ, ЛПОФТБУФЙТПЧБМЙ У ОБДТБЕООПК НЕДША ОБ УФЕОБИ. еДХ РПДБЧБМЙ ОБ УФПМ Ч ЗМЙОСОПК РПУХДЕ, ФЕНОПЕ ЧЙОП ЙЗТБМП Ч ПФВМЕУЛБИ ПЗОС. оБ РПФЕНОЕЧЫЕН ЖБУБДЕ ЛБНЙОБ ЧЙУЕМП ЕДЙОУФЧЕООПЕ ХЛТБЫЕОЙЕ — ТБУРСФЙЕ ЙЪ УМПОПЧПК ЛПУФЙ.

с УФБМ ЙОФЕТЕУПЧБФШУС ЙЪПВТБЦЕОЙСНЙ Ч ЛБНОЕ УГЕО ЙЪ уЧСЭЕООПЗП рЙУБОЙС, УФПСЧЫЙНЙ РПД ПФЛТЩФЩН ОЕВПН ОБ ГЕТЛПЧОПН ЛМБДВЙЭЕ. ьФП ВЩМБ ЗПТДПУФШ ДЕТЕЧОЙ. фБЛЙЕ ЙЪЧБСОЙС ЧПЛТХЗ ОЙЪЕОШЛЙИ, ПФЛТЩФЩИ ЧУЕН ЧЕФТБН ГЕТЛЧЕК ОБЛМБДЩЧБМЙ УЧПК ПФРЕЮБФПЛ ОБ ПЛТЕУФОЩЕ УЕМШУЛЙЕ ЪЕНМЙ, ФБЛ ХДБМЕООЩЕ ПФ УХЕФЩ ЧОЕЫОЕЗП НЙТБ, ПФ ЧПКОЩ Й ЙОДХУФТЙБМЙЪБГЙЙ, ФБЛЙЕ ВМБЗПДБФОЩЕ. ьФП ВЩМБ ПУПВЕООБС НЕУФОПУФШ УП УЧПЙН УПВУФЧЕООЩН СЪЩЛПН Й УЧПЙНЙ УЧСЪСНЙ У НПТЕН.

тБЪНЩЫМЕОЙС П РБДЕОЙЙ жТБОГЙЙ

жТБОГХЪУЛБС ЛБНРБОЙС ЧОЕУМБ ОПЧХА ЗМБЧХ Ч ОБХЛХ П ЧПЕООЩИ ДЕКУФЧЙСИ. хУРЕЫОПЕ ЧФПТЦЕОЙЕ Й ПЛЛХРБГЙС ЬФПК УФТБОЩ РТПЙЪПЫМЙ ВМБЗПДБТС ОПЧПНХ ФБЛФЙЮЕУЛПНХ ЙУРПМШЪПЧБОЙА ВТПОЕФБОЛПЧЩИ ЧПКУЛ. лПЗДБ ЗЕТНБОУЛПЕ чЩУЫЕЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ УХИПРХФОЩИ ЧПКУЛ РЕТЕМПЦЙМП ПУОПЧОПЕ ВТЕНС ОБУФХРМЕОЙС У ЗТХРРЩ БТНЙК «уЕЧЕТ» (ЛПФПТБС РЕТЧПОБЮБМШОП РТЕДОБЪОБЮБМБУШ ДМС ЬФЙИ ГЕМЕК) ОБ УНЕЦОХА Й ДЕКУФЧХАЭХА АЦОЕЕ ЗТХРРХ БТНЙК «гЕОФТ», РПСЧЙМЙУШ ХУМПЧЙС ДМС РТПТЩЧБ. оБ УЕЧЕТЕ ВЩУФТПНХ РТПДЧЙЦЕОЙА ФБОЛПЧЩИ ДЙЧЙЪЙК РПНЕЫБМБ ВЩ ЗХУФБС УЕФШ ЛБОБМПЧ. жТБОГХЪУЛПЕ чЕТИПЧОПЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ ТБУРЩМЙМП УЧПЙ УЙМЩ, РПУЛПМШЛХ УЮЙФБМП, ЮФП ЧУС МЙОЙС ЖТПОФБ ВХДЕФ ЪБОСФБ Ч УППФЧЕФУФЧЙЙ У ЖПТНХМПК нБЦЙОП. ч ТЕЪХМШФБФЕ Х ОЕЗП ОЕ ПЛБЪБМПУШ ДПУФБФПЮОП НПВЙМШОЩИ УЙМ, ЛПФПТЩЕ НПЦОП ВЩМП ВЩ ВТПУЙФШ РТПФЙЧ ФБТБОБ ЗЕТНБОУЛПК ВТПОЙ.

оП ЬФП ОЕ ЕДЙОУФЧЕООПЕ ПВЯСУОЕОЙЕ. оБ УФТБФЕЗЙА ПЛБЪЩЧБМЙ ЧМЙСОЙЕ Й РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ УППВТБЦЕОЙС. у ПДОПК УФПТПОЩ ОБИПДЙМУС УБНПЧМБУФОЩК ДЙЛФБФПТ, РТЕОЕВТЕЗБЧЫЙК МАВЩНЙ УПЧЕФБНЙ Й ОЕ УПЧУЕН СУОП РТЕДУФБЧМСЧЫЙК УЕВЕ ЧПЪНПЦОПУФЙ ЬФПЗП ОБУФХРМЕОЙС ОБ ЪБРБДЕ, ЛПФПТПЕ ПО Ч МАВПН УМХЮБЕ ОЕ УПВЙТБМУС РТПДПМЦБФШ. оП ФБЛЙН ПВТБЪПН ПО ЪБЧПЕЧБМ Х ОЕНЕГЛПЗП ОБТПДБ ТЕРХФБГЙА ЧЕУШНБ ПДБТЕООПЗП УФТБФЕЗБ, ХНЕМБС ДЙРМПНБФЙС ЛПФПТПЗП ХУФТБОЙМБ ОЕПВИПДЙНПУФШ ЧЕУФЙ ЧПКОХ ОБ ДЧБ ЖТПОФБ Й ПФПНУФЙМБ ЪБ РПТБЦЕОЙЕ Ч 1918 ЗПДХ. у ДТХЗПК УФПТПОЩ, БТНЙЙ УПАЪОЙЛПЧ ЧПЪЗМБЧМСМЙ МАДЙ, ЙУРПМОЕООЩЕ ТЕЫЙНПУФЙ МАВПК ГЕОПК ЙЪВЕЦБФШ РПЧФПТЕОЙС ЛТПЧБЧПК ВПКОЙ, РПДПВОПК ФПК, ЮФП ВЩМБ Ч рЕТЧХА НЙТПЧХА ЧПКОХ. уМЕДПЧБФЕМШОП, РМБОЩ УПАЪОЙЛПЧ Й ЙИ ПУХЭЕУФЧМЕОЙЕ РПУФТБДБМЙ ПФ ОЕТЕЫЙФЕМШОПУФЙ ЙИ МЙДЕТПЧ.

пЛБЪБЧЫЙУШ Ч ВЕЪОБДЕЦОПН РПМПЦЕОЙЙ, ВТЙФБОУЛЙК ЬЛУРЕДЙГЙПООЩК ЛПТРХУ ДЕКУФЧПЧБМ Ч ПДЙОПЮЕУФЧЕ Й Ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ ВЕЦБМ. оЕЛПФПТПЕ ЧТЕНС ЕЗП ХУРЕЫОБС РПЗТХЪЛБ ОБ НПТУЛЙЕ УХДБ ЛБЪБМБУШ ОЕПВЯСУОЙНПК, ОП ЬФП ВЩМП ЧУЕЗП МЙЫШ РТЙЪОБЛПН ФПЗП, ЛБЛ ЧСМП ЧЕМЙ ЧПКОХ УБНЙ ОЕНГЩ. чЕДШ ЙИ ПРЕТБФЙЧОПЕ РТЕЧПУИПДУФЧП ДПМЦОП ВЩМП ЗБТБОФЙТПЧБФШ ОЕДПРХЭЕОЙЕ РПЗТХЪЛЙ РТПФЙЧОЙЛБ ОБ УХДБ. пОЙ ПФОЕУМЙУШ Л ЬФПНХ ЛБЛ Л ДЕМХ ЧФПТПУФЕРЕООПНХ, РПФПНХ ЮФП НБУЫФБВ ЙИ РПВЕДЩ ЕЭЕ ОЕ ВЩМ РПМОПУФША ПГЕОЕО, Й, ЛТПНЕ ФПЗП, ПОЙ ВПСМЙУШ ЧПЪНПЦОПЗП РПЧПТПФБ УПВЩФЙК, ЛБЛ ЬФП РТПЙЪПЫМП ОБ нБТОЕ Ч 1914 ЗПДХ. уЮЙФБМПУШ, ЮФП МЙЛЧЙДБГЙА ВТЙФБОУЛПЗП ЬЛУРЕДЙГЙПООПЗП ЛПТРХУБ НПЦЕФ ЧЪСФШ ОБ УЕВС ЗТХРРБ БТНЙК «уЕЧЕТ», РЕИПФОЩЕ ДЙЧЙЪЙЙ ЛПФПТПК, ЫЕДЫЙЕ ОБ РТБЧПН ЖМБОЗЕ ЧДПМШ РПВЕТЕЦШС, ОБУФХРБМЙ НЕДМЕООЕЕ. зХДЕТЙБО, ПВТБЪГПЧЩК РТЕДУФБЧЙФЕМШ УПЧТЕНЕООПК ЫЛПМЩ ФБОЛПЧПЗП ВПС, ТЕЫЙФЕМШОП ЧЩУФХРЙМ РТПФЙЧ ЙУРПМШЪПЧБОЙС УЧПЙИ ФБОЛПЧ, ФБЛ ЛБЛ ОБ ТБЪНПЛЫЕК ПФ ДПЦДЕК ВПМПФЙУФПК НЕУФОПУФЙ РПДПВОБС БФБЛБ ПЛБЪБМБУШ ВЩ ВЕУРПМЕЪОПК Й РТЙЧЕМБ ВЩ Л ОЕОХЦОЩН РПФЕТСН. л ФПНХ ЦЕ РПМПЧЙОБ ФБОЛПЧ ОХЦДБМБУШ Ч УТПЮОПН ТЕНПОФЕ, ЮФПВЩ «ВЩФШ РТЙЗПДОЩНЙ Л ДТХЗЙН ПРЕТБГЙСН Ч ВМЙЦБКЫЕЕ ЧТЕНС». ч УМПЦЙЧЫЕКУС ПВУФБОПЧЛЕ ФБЛПЗП ЦЕ НОЕОЙС РТЙДЕТЦЙЧБМЙУШ Й ДТХЗЙЕ УФБТЫЙЕ ПЖЙГЕТЩ, НОПЗЙЕ ЙЪ ЛПФПТЩИ ВЩМЙ ХВЕЦДЕОЩ, ЮФП ЗЕТНБОУЛЙЕ ччу ЧПУРТЕРСФУФЧХАФ ЬЧБЛХБГЙЙ ВТЙФБОУЛПЗП ЬЛУРЕДЙГЙПООПЗП ЛПТРХУБ. ч зЕТНБОЙЙ ЕДЧБ МЙ ОЕ ЛБЦДЩК РПОЙНБМ, ЮФП ПЛЛХРБГЙС жТБОГЙЙ НПЦЕФ РПЧМЕЮШ ЪБ УПВПК УЕТШЕЪОЩЕ ПВПТПОЙФЕМШОЩЕ РТПВМЕНЩ, УЧСЪБООЩЕ У ОЕДПУФБФПЮОЩНЙ ЧПЕООП-НПТУЛЙНЙ УЙМБНЙ ОБЫЕК УФТБОЩ. оЕНГЩ ПУФБЧБМЙУШ УМЕРЩ Ч ПФОПЫЕОЙЙ НОПЗПЮЙУМЕООЩИ ПЫЙВПЛ Ч ДЕКУФЧЙСИ БОЗМЙЮБО Ч оПТЧЕЦУЛПК ЛБНРБОЙЙ, РПФПНХ ЮФП ЙЗТБ Ч ТХМЕФЛХ У ОЕНЕГЛЙН ДЕУБОФПН РТЙОЕУМБ ЧЩЙЗТЩЫ. ьФП РТБЧДБ, ЮФП ЗЕТНБОУЛПЕ чЕТИПЧОПЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ ОЕ ТБУУЮЙФЩЧБМП ОБ ДМЙФЕМШОХА ЧПКОХ; ВЩМП СУОП, ЮФП Ч ФБЛПК ЧПКОЕ чну зЕТНБОЙЙ ОЕ УНПЗХФ ПВЕУРЕЮЙФШ ЪБЭЙФХ ЖТБОГХЪУЛПЗП РПВЕТЕЦШС. пДОБЛП ФБЛБС УЙФХБГЙС ЧЩОХЦДБМБ РТЙОСФШ ФБЛФЙЛХ нБЦЙОП, ЧЛМАЮБС ПВПТПОЙФЕМШОЩЕ НЕТПРТЙСФЙС ЧДПМШ ЧУЕК ВЕТЕЗПЧПК МЙОЙЙ, РТЙЧМЕЮЕОЙЕ ДМС ЬФПЗП ВПМШЫЙИ УЙМ, У ХЮЕФПН ОЕИЧБФЛЙ ТЕЪЕТЧПЧ Й ТЙУЛБ, ЮФП ЧУС ЬФБ ПВПТПОЙФЕМШОБС УЙУФЕНБ НПЦЕФ ВЩФШ ЧЩЧЕДЕОБ ЙЪ УФТПС ПДОЙН ХУРЕЫОЩН ДЕУБОФПН РТПФЙЧОЙЛБ РПД РТЙЛТЩФЙЕН ЕЗП РТЕЧПУИПДСЭЕЗП ЧПЕООП-НПТУЛПЗП ЖМПФБ.

лПТЕКУЛБС ЧПКОБ 1950 ЗПДБ ДБМБ ЕЭЕ ПДЙО РТЙНЕТ ФЕИ РТПВМЕН, ЛПФПТЩЕ ЧПЪОЙЛБАФ Ч ИПДЕ ПРЕТБГЙК ЧФПТЦЕОЙС, РПДПВОЩИ ЗЕТНБОУЛПК ПЛЛХРБГЙЙ жТБОГЙЙ. уЕЧЕТПЛПТЕКУЛЙЕ ВТПОЕФБОЛПЧЩЕ УЙМЩ ПУХЭЕУФЧЙМЙ ОЕПЦЙДБООЩК РТПТЩЧ ОБ АЗ Й ПЛЛХРЙТПЧБМЙ РПЮФЙ ЧУА аЦОХА лПТЕА. оП ФБН ЛПОФТХДБТ РПУМЕДПЧБМ ЕЭЕ ТБОШЫЕ, ЮЕН ЧП жТБОГЙЙ, ЛПЗДБ ЧПКУЛБ нБЛБТФХТБ РПД РТЙЛТЩФЙЕН ПЛПМП 260 ВПЕЧЩИ ЛПТБВМЕК ЧЩУБДЙМЙУШ ПДОПЧТЕНЕООП Ч РСФЙ РХОЛФБИ Ч ФЩМХ БЗТЕУУПТБ, РТЕЧТБФЙЧ РПВЕДХ РТПФЙЧОЙЛБ Ч ЕЗП РПТБЦЕОЙЕ.

рПЬФПНХ жТБОГХЪУЛБС ЛБНРБОЙС ОЕ ФПМШЛП ДБМБ РТЙНЕТ УНЕМПЗП Й ТЕЫЙФЕМШОПЗП РТЙНЕОЕОЙС ФБОЛПЧ ДМС ВЩУФТПК ПЛЛХРБГЙЙ УФТБОЩ Й ТБЪЗТПНБ ЧППТХЦЕООЩИ УЙМ ЧЕМЙЛПК ДЕТЦБЧЩ, ОП Й РПТПДЙМБ ТСД РТПВМЕН, ПУФБЧМЕООЩИ ВЕЪ ЧОЙНБОЙС Ч 1940 ЗПДХ. ьФЙ РТПВМЕНЩ ЧПЪОЙЛМЙ Ч ТЕЪХМШФБФЕ ЙУЛМАЮЙФЕМШОП УХИПРХФОПЗП ЧФПТЦЕОЙС ВЕЪ УТЕДУФЧ ЪБЭЙФЩ Й ХДЕТЦБОЙС ЪБЧПЕЧБООПК ФЕТТЙФПТЙЙ ПФ ДЕУБОФБ РТПФЙЧОЙЛБ У НПТС.

рТЕДРПМПЦЕОЙЕ, ЮФП зЙФМЕТ УБН ИПФЕМ РПЪЧПМЙФШ ВТЙФБОУЛПНХ ЛПТРХУХ ЬЧБЛХЙТПЧБФШУС, ДПЛБЪБФШ ОЕЧПЪНПЦОП, ОП ЬФП ЧРПМОЕ ЧЕТПСФОП, РПУЛПМШЛХ ПО ОЕНЕДМЕООП УПЗМБУЙМУС У УППФЧЕФУФЧХАЭЙН ТЕЫЕОЙЕН ЗМБЧОПЛПНБОДХАЭЕЗП ЗТХРРПК БТНЙК «гЕОФТ». зЙФМЕТ ОЙЛПЗДБ ОЕ ДХНБМ, ЮФП чЕМЙЛПВТЙФБОЙС ПВЯСЧЙФ ЧПКОХ зЕТНБОЙЙ. лПЗДБ, ОЕУНПФТС ОБ РТПЗОПЪ тЙВВЕОФТПРБ, ЬФП РТПЙЪПЫМП, зЙФМЕТ ВЩМ ТБУФЕТСО Й ПВЕУЛХТБЦЕО. рПЬФПНХ ЧРПМОЕ ЧПЪНПЦОП, ЮФП ПО ОБДЕСМУС ЧУЕ-ФБЛЙ ДПВЙФШУС УПЗМБЫЕОЙС У чЕМЙЛПВТЙФБОЙЕК. оП ДЙЛФБФПТ РЕТЕИЙФТЙМ УБНПЗП УЕВС, Й ФЕРЕТШ ВЩМП ХЦЕ УМЙЫЛПН РПЪДОП. пО ОЕ ЛПОУХМШФЙТПЧБМУС У ОПТНБМШОЩН ДЕНПЛТБФЙЮЕУЛЙН РТБЧЙФЕМШУФЧПН, ЛПФПТПЕ УЛТХРХМЕЪОП ЙЪХЮБЕФ ЧУЕ ПВУФПСФЕМШУФЧБ ДЕМБ, Б ЧПЪЗМБЧМСАЭЙК ЕЗП РТЕНШЕТ-НЙОЙУФТ РПУФПСООП УПЧЕЭБЕФУС УП УЧПЙН ЛБВЙОЕФПН, Й РПУМЕДОЕЕ УМПЧП ЧУЕЗДБ ПУФБЕФУС ЪБ РБТМБНЕОФПН, ПФТБЦБАЭЙН ЧПМА ВПМШЫЙОУФЧБ ОБУЕМЕОЙС. дЙЛФБФПТЩ ЪБЮБУФХА УМБВП ТБЪВЙТБАФУС Ч НЕЦДХОБТПДОПК РПМЙФЙЛЕ, РПУЛПМШЛХ Ч УЧПЙИ ПФОПЫЕОЙСИ У ДТХЗЙНЙ ОБТПДБНЙ УЛМПООЩ ЙУРПМШЪПЧБФШ ФЕ ЦЕ РТЙНЙФЙЧОЩЕ НЕФПДЩ, ЮФП Й Ч ПФОПЫЕОЙСИ У УПВУФЧЕООЩН, МЙЫЕООЩН ЧУЕИ РПМЙФЙЮЕУЛЙИ РТБЧ ОБУЕМЕОЙЕН.

жТБОГХЪУЛБС ЧПЕООБС РТПНЩЫМЕООПУФШ ПЛБЪБМБУШ ЧЩОХЦДЕОБ ТБВПФБФШ ЧП ЧУА УЧПА НПЭШ ОБ ЧППТХЦЕОЙЕ зЕТНБОЙЙ. рПДОЕЧПМШОПЕ ЖТБОГХЪУЛПЕ РТБЧЙФЕМШУФЧП ЪБУФБЧЙМЙ ПВЕУРЕЮЙЧБФШ ТБВПЮЕК УЙМПК ЗЕТНБОУЛЙЕ РТЕДРТЙСФЙС, ФБЛ ЛБЛ ЧУЕИ ОЕНГЕЧ, УРПУПВОЩИ ДЕТЦБФШ ПТХЦЙЕ, РТЙЪЧБМЙ Ч БТНЙА. вЕЪ РТПНЩЫМЕООПЗП РПФЕОГЙБМБ жТБОГЙЙ зЙФМЕТ ОЕ УНПЗ ВЩ РТПДПМЦБФШ ЧПКОХ ФБЛ ДПМЗП. ьФП ВЩМП ЗТПНБДОЩН РТЕЙНХЭЕУФЧПН, ЛПФПТПЕ ПО ЙЪЧМЕЛ ЙЪ РПТБЦЕОЙС жТБОГЙЙ.

Немецкие солдаты о русских.

Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»:

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» /Артиллерист противотанкового орудия/

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» /Танкист группы армий «Центр»/

После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть». /Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер/

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов». /Офицер 7-й танковой дивизии/

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» /Генерал-майор Гофман фон Вальдау/

«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» /Один из солдат группы армий «Центр»/

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись». /Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии/

71 год назад гитлеровская Германия напала на СССР. Каким оказался наш солдат в глазах врага - солдат немецких? Как выглядело начало войны из чужих окопов? Весьма красноречивые ответы на эти вопросы можно обнаружить в книге, автор которой едва ли может быть обвинен в искажении фактов. Это «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английского историка Роберта Кершоу, которая недавно опубликована в России. Книга практически целиком состоит из воспоминаний немецких солдат и офицеров, их писем домой и записей в личных дневниках.

Вспоминает унтер-офицер Гельмут Колаковски: «Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я все время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз». Приказ фюрера вызвал удивление и недоумение рядового состава. «Можно сказать, мы были огорошены услышанным, - признавался Лотар Фромм, офицер-корректировщик. - Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и никак не готовы к подобному». Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии. Опытные солдаты, захватившие уже почти всю Европу, принялись обсуждать, когда закончится кампания против СССР. Слова Бенно Цайзера, тогда еще учившегося на военного водителя, отражают общие настроения: «Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах - они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»

Но не все были столь оптимистичны. Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные минуты. «Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», - не скрывал он пессимизма... Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».

В 3 часа 15 минут передовые немецкие части перешли границу СССР. Артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер вспоминает: «В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».

Захват Брестской крепости был поручен 45-й пехотной дивизии вермахта, насчитывавшей 17 тысяч человек личного состава. Гарнизон крепости - порядка 8 тысяч. В первые часы боя посыпались доклады об успешном продвижении немецких войск и сообщения о захвате мостов и сооружений крепости. В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном белье, их война застала в койках». Но уже к 10:50 тон боевых документов изменился: «Бой за овладение крепостью ожесточенный - многочисленные потери». Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир одного из полков получил серьезное ранение.

«Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35-40 танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и младших командиров».

«Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».
Сводка Верховного командования вермахта (ОКВ) за 22 июня сообщала: «Создается впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать все более упорное сопротивление». С этим согласен и начальник штаба ОКВ Гальдер: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».

Для солдат 45-й дивизии вермахта начало войны оказалось совсем безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров (сержантов), не считая солдат, погибли в ее первый же день. За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании.

Самыми успешными действиями войск вермахта были операцию по окружению и разгрому советских дивизий в «котлах» 1941-го года. В самых крупных из них - Киевском, Минском, Вяземском - советские войска потеряли сотни тысяч солдат и офицеров. Но какую цену за это заплатил вермахт?

Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».

Автор книги пишет: «Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат. В России же эти «азбучные» истины оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина наступательного потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов».

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, в ходе операции по уничтожению советских войск в Смоленском «котле» писал об их попытках вырваться из окружения: «Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!». Кольцо окружения не было сплошным. Два дня спустя фон Бок сокрушался: «До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.

Об уровне немецких потерь свидетельствует сообщение штаба 7-й танковой дивизии, что в строю осталось всего 118 танков. 166 машин было подбито (хотя 96 подлежали ремонту). 2-я рота 1-го батальона полка «Великая Германия» всего за 5 дней боев на удержание линии Смоленского «котла» потеряла 40 человек при штатной численности роты в 176 солдат и офицеров.

Постепенно менялось и восприятие войны с Советским союзом у рядовых немецких солдат. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так». Потом пришли безразличие и апатия. Мнение одного из немецких офицеров: «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».

Постоянное беспокойство доставляли войскам и действия партизан, число которых росло по мере уничтожения «котлов». Если поначалу их количество и активность были ничтожны, то после окончания боев в киевском «котле» число партизан на участке группы армий «Юг» значительно возросло. На участке группы армий «Центр» они взяли под контроль 45% захваченных немцами территорий.

Кампания, затянувшаяся долгим уничтожением окруженных советских войск, вызывала все больше ассоциаций с армией Наполеона и страхов перед русской зимой. Один из солдат группы армий «Центр» 20 августа сетовал: «Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции». Его рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за «танковую автостраду № 1». «Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы, и так далее». Победа уже не казалась столь недалекой. Напротив, отчаянное сопротивление противника подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли. «Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!»

За первые месяцы кампании была серьезно подорвана боеспособность танковых частей группы армий «Центр». К сентябрю 41-го 30% танков были уничтожены, а 23% машин находились в ремонте. Почти половина всех танковых дивизий, предусмотренных для участия в операции «Тайфун», располагали лишь третью от первоначального числа боеготовых машин. К 15 сентября 1941 года группа армий «Центр» располагала в общей сложности 1346 боеготовыми танками, в то время как на начало кампании в России эта цифра составляла 2609 единиц.

Потери личного состава были не менее тяжелыми. К началу наступления на Москву немецкие части лишились примерно трети офицерского состава. Общие потери в живой силе к этому моменту достигли примерно полумиллиона человек, что эквивалентно потере 30 дивизий. Если же учесть, что только 64% от общего состава пехотной дивизии, то есть 10840 человек, являлись непосредственно «бойцами», а остальные 36% приходились на тыловые и вспомогательные службы, то станет ясно, что боеспособность немецких войск снизилась еще сильнее.

Так ситуацию на Восточном фронте оценил один из немецких солдат: «Россия, отсюда приходят только дурные вести, и мы до сих пор ничего не знаем о тебе. А ты тем временем поглощаешь нас, растворяя в своих неприветливых вязких просторах».

О русских солдатах

Первоначальное представление о населении России определялось немецкой идеологией того времени, которая считала славян «недочеловеками». Однако опыт первых боев внес в эти представления свои коррективы.
Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе через 9 дней после начала войны писал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого... Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Подтверждением этого стали первые воздушные тараны. Кершоу приводит слова одного полковника люфтваффе: «Советские пилоты - фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание». Стоит заметить, что в первый день войны с Советским Союзом люфтваффе потеряли до 300 самолетов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь.

В Германии радио кричало о том, что снаряды «немецких танков не только поджигают, но и насквозь прошивают русские машины». Но солдаты рассказывали друг другу о русских танках, которые невозможно было пробить даже выстрелами в упор - снаряды рикошетили от брони. Лейтенант Гельмут Ритген из 6-й танковой дивизии признавался, что в столкновении с новыми и неизвестными танками русских: «...в корне изменилось само понятие ведения танковой войны, машины КВ ознаменовали совершенно иной уровень вооружений, бронезащиты и веса танков. Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия...» Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер: «На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть».

Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны: «Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»

Автор книги «1941 год глазами немцев» приводит слова офицера, служившего в танковом подразделении на участке группы армий «Центр», который поделился своим мнением с военным корреспондентом Курицио Малапарте: «Он рассуждал, как солдат, избегая эпитетов и метафор, ограничиваясь лишь аргументацией, непосредственно имевшей отношение к обсуждаемым вопросам. «Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить...»

Гнетущее впечатление на наступающие войска производили и такие эпизоды: после успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, - признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. - Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

В середине ноября 1941-го года один пехотный офицер 7-й танковой дивизии, когда его подразделение ворвалось на обороняемые русскими позиции в деревне у реки Лама, описывал сопротивление красноармейцев. «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов».

Зима 41-го

В немецких войсках быстро вошла в обиход поговорка «Лучше три французских кампании, чем одна русская». «Здесь нам недоставало удобных французских кроватей и поражало однообразие местности». «Перспективы оказаться в Ленинграде обернулись бесконечным сидением в пронумерованных окопах».

Высокие потери вермахта, отсутствие зимнего обмундирования и неподготовленность немецкой техники к боевым действиям в условиях русской зимы постепенно позволили перехватить инициативу советским войскам. За трехнедельный период с 15 ноября по 5 декабря 1941 года русские ВВС совершили 15 840 боевых вылетов, тогда как люфтваффе лишь 3500, что еще больше деморализовало противника.

Ефрейтор Фриц Зигель в своем письме домой от 6 декабря писал:«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Хорошо бы, если бы там наверху хотя бы прислушались к нам, иначе всем нам здесь придется подохнуть"

воспоминания немецкого солдата гельмута пабста

о восточном фронте.

Наступление на Смоленск

Трудно поверить в то, что это произошло всего два дня назад. На этот раз я был в первом атакующем эшелоне. Подразделения бесшумно подтягивались к своим позициям, переговаривались шепотом. Скрипели колеса штурмовых орудий. За две ночи до этого мы произвели рекогносцировку местности; теперь поджидали пехоту. Пехотинцы подошли темными, призрачными колоннами и двигались вперед через поля капусты и зерновых злаков. Мы шли вместе с ними, чтобы действовать в качестве артиллерийского подразделения связи 2-го батальона. На картофельном поле поступила команда «Окопаться!». Батарея номер 10 должна была открыть огонь в 03.05.

3.05. Первый залп! В тот же момент все вокруг ожило. Огонь по всему фронту — пехотные орудия, минометы. Сторожевые вышки русских исчезли в огневых вспышках. Снаряды обрушились на батареи противника, местоположение которых было установлено задолго до атаки. Гуськом и развернутым строем пехота ринулась вперед. Болото, канавы; ботинки, полные воды и грязи. Над нашими головами от позиции к позиции велся заградительный огонь. Огнеметы выдвинулись против опорных пунктов. Пулеметный огонь и пронзительный свист пуль. Мой молодой радист с сорока фунтами груза за спиной в первые полчаса чувствовал себя несколько ослабленным. Затем у казарм в Конопках нам было оказано первое серьезное сопротивление. Передовые цепи застряли. «Штурмовые орудия, вперед!»

Мы были с командиром батальона на маленькой высотке, в пятистах метрах от казарм. Нашим первым раненым стал один из посыльных. Только мы установили радиосвязь, как вдруг нас обстреляли из ближних казарм. Снайпер. Мы впервые взялись за винтовки. Хоть мы и были связистами, но, должно быть, стреляли лучше — стрельба снайпера прекратилась. Наша первая добыча.

Наступление продолжалось. Мы продвигались быстро, иногда прижимаясь к земле, но неотступно. Траншеи, вода, песок, солнце. Все время меняем позицию. Жажда. Нет времени поесть. К десяти часам мы уже стали бывалыми солдатами, повидавшими немало: брошенные позиции, перевернутые бронеавтомобили, первых пленных, первых убитых русских.

Ночью три часа мы сидели в окопе. С флангов нам угрожали танки. И снова нашему продвижению предшествовал заградительный огонь. По обе стороны от нас — атакующие батальоны. Совсем близко возникали яркие вспышки. Мы оказались прямо на линии огня.

Первая сожженная деревня, от которой остались одни только трубы. Там и сям — сараи и обычные колодцы. Впервые мы оказались под артиллерийским огнем. Снаряды издают необычный поющий звук: приходится быстро окапываться и зарываться в землю. Постоянно меняем позицию.

Мы опускаем нашу аппаратуру на землю. Прием, в отличие от вчерашнего, был хороший. Но едва успели принять донесение, как батальон двинулся дальше. Мы бросились догонять его.

Около трех часов прошли через линию траншей, марш между болот. Вдруг — остановка. Кто-то скомандовал: «Противотанковые орудия вперед!» Пушки пронеслись мимо. Затем на пути — песчаное пространство, покрытое зарослями ракитника. Оно протянулось примерно на два километра до главной дороги и реки, у крепости Осовец.

На завтрак у нас был кусок хлеба. На обед — один сухарь на четверых. Жажда, жара и этот проклятый песок! Мы устало протрусили вдоль, поочередно неся груз. В ботинках хлюпала вода, в них забились грязь и песок, лицо покрывала двухдневная щетина. Наконец — штаб-квартира батальона, на краю равнины. Вверху у реки — наш аванпост. Русские точно знают, где мы.

Быстро окапываемся. Видит Бог, не слишком-то быстро. Мы уже точно знаем, когда приближается снаряд, и я не могу удержаться от смеха, когда мы с головой зарываемся в наши норы, припадая к земле, как мусульмане во время намаза. Но наконец — хорошего понемножку — пехота оттягивается назад. Мы свертываем аппаратуру и во время паузы в артобстреле делаем рывок. Справа и слева от нас бегут другие, и все мы одновременно плюхаемся в грязь. Я не могу удержаться от смеха.

Добравшись до относительно безопасного места, сосредоточились в окопе и стали ждать темноты. Разделили между собой последние сигареты. Комары совершенно обезумели. Стало поступать больше сигналов. Я чуть с ума не сошел, расшифровывая их, потому что мой фонарь привлекал еще больше комаров. И снова появилась пехота, возвращающаяся с огневого рубежа. Мы не совсем понимали, что происходит.

Мы знали, что где-то должна быть высота, глубокий окоп. Там нас ждали суп и кофе — столько, сколько мы хотели. Пройдя в сумерках еще два километра, мы завершили рейд у одной из наших батарей. Вскоре уже лежали рядом друг с другом, натянув куртки на уши. Русские снаряды пожелали нам спокойной ночи. Когда мы снова вылезли около четырех часов, то обнаружили, что находимся в сотне метров от нашей штаб-квартиры.

Час спустя мы двигались маршем на запад, затем на север. Когда опустилась ночь, мы были возле села Августова, церковь которого с ее двумя куполами напомнила мне об отце. Немного поодаль от Августова в направлении Гродно нам вновь объявили состояние боеготовности. Мы должны были быть готовы к половине одиннадцатого. Нас разбудили в половине первого и, в конце концов, мы вышли в пять часов утра. Ситуация все время менялась; фронт приближался очень быстро. Мы шли маршем на Гродно, где нас должны были бросить в бой. Справа и слева подступали болота. Целая танковая бригада русских, предположительно где-то справа, но такого рода вещи никогда не увидишь. (Видишь только комаров — их в избытке — и ощущаешь пыль.)

Наконец вечером проселочными дорогами мы вошли в деревню и по таким же дорогам прошагали через Липск. Повсюду клубы пыли поднимались в воздух и медленно клубились за колоннами вдоль дорог.

Дорога на Кузницу вся засыпана песком, разбита, изрезана колеями, и на ней полно воронок от снарядов. Она спускается вниз, как дно высохшего моря. С трудом форсированным маршем пересекаем склоны, иногда путь вьется змейкой. Наверное, это как в наполеоновскую кампанию. Ночью мы останавливаемся где-нибудь среди песков. Свежо, и идет дождь. Мы, дрожа, заползаем под автомашины. Утром продолжаем движение, грязные и пыльные, со струйками стекающего пота. Кузница. По сторонам узкой дороги, по которой мы шагаем, расположены три кладбища — католическое, православное и еврейское. Первая на нашем пути православная церковь с ее луковичными куполами. Между тем однообразная равнина сменилась прелестным парковым ландшафтом. Сады, раскинувшиеся вокруг домов, скромное притязание на красоту, незатейливые украшения на домах и — фруктовые деревья.

Это местечко частично подверглось разрушениям. Выгорел целый квартал. В одном из домов уцелели кухня и кусок трубы. Мужчина и женщина ползают вокруг нее, и из этого уголка идет дымок. Старик в тулупе с босыми ногами сидит на стуле, счастливо нам улыбаясь. Его красный нос любителя спиртного выделяется на фоне жидкой неухоженной бороды.

Через час мы вышли на приличную твердую дорогу, двигаясь по направлению к Н. С нами шла легкая артиллерия; лошади и орудия, приближавшиеся к вершине подъема, через которую мы перевалили, выглядели как вырезанные из бумаги фигурки. Не жарко. Слегка холмистая равнина, и без пыли. Чудесное утро. Крытые соломой деревянные дома, может быть, и были ветхими, но деревенская церковь белела и блистала на холме наглядным символом своей власти.

Этот марш больше утомляет, чем бой. Полуторачасовой отдых: от часа тридцати минут до трех. Позднее, когда мы шли на марше, луна была у нас за спиной, а мы направлялись к темному, угрожающему небу. Это было как шагать в темную дыру; призрачный ландшафт был блеклым и голым. Мы час проспали как убитые и встали на нетвердых ногах с ужасной тяжестью в желудке. Нежное утро. Бледные, красивые цвета. Просыпаешься медленно, а на каждом привале спишь. В любое время при продвижении вперед можно видеть солдат, спящих у обочин, там, где они опустились на землю. Иногда они скрючиваются, как мертвые, или же, как пара мотоциклистов, которых я видел этим утром, счастливы тем, что сами по себе, спина к спине, отдыхают в длинных шинелях и стальных касках, расставив ноги и засунув руки в карманы.

Мысль о том, что нужно вставать, с трудом проникает сквозь дурман сна. Пробуждение заняло у меня много времени. Когда я будил своего соседа, он продолжал лежать в положении откинувшись назад с совершенно безжизненным лицом. Я подошел к другому, выполнявшему обязанности часового, у него были глубокие морщины на лице и лихорадочно блестевшие глаза. Еще один начал писать письмо своей девушке и заснул за этим занятием. Я осторожно вытащил лист; он не смог написать и трех строчек.

Двинулись в 16.30 как раз перед грозой. Мы ужасно потели. Гроза налетела грохочущей пеленой. Это облегчение, но духота не исчезла. Четыре часа мы шагали в неимоверном темпе без остановок. Даже после этого нас обманывали каждый раз, когда мы останавливались отдохнуть; мы двигались дальше почти сразу же. С наступлением ночи нам дали отдохнуть всего три четверти часа.

Ночь. С холма, где мы стояли, нам были видны огни, рассыпавшиеся далеко на горизонте. Сначала я подумал, что это заря. Желтая пыль зависла вокруг как туман, лениво расходясь в стороны или окутывая придорожный кустарник.

Когда на горизонте красным шаром поднялось солнце, у нас возникла проблема с тягловой силой. При слабом свете фургон нашего пункта воздушного радионаблюдения — гигант на огромных колесах, служивший когда-то полевой фуражной дачей французов, — сошел с бревенчатого настила дороги. Лошадь запуталась в постромках, а две другие, которых вели по настилу впереди, чтобы проторить дорогу, завязли в болоте и запутались в проводах полевой связи. Чертовщина какая-то. С помощью свежих лошадей и еще одной пары им в помощь мы вызволили застрявший фургон и поспешили за своей частью. Мы нашли своих скорее, чем ожидали, — в нескольких километрах впереди, в лесу у озера. Весь лес был заполнен войсками и штабелями боеприпасов, занявших все свободное место до последнего квадратного метра. Мы разогрели обед и разбили палатку, а когда заползли внутрь, пошел дождь. В маленькую дырку в брезентовом верхе капли дождя просачивались, попадая мне на лицо, но погода была все еще душной, так что это мне даже нравилось. Кроме того, я очень устал.

Утром спустился к озеру. Вода была теплой. У меня было время, чтобы простирать нижнее белье, которое уже приобрело серо-землистый цвет.

Продолжили движение в 14.00. Мы шагали до дрожи в коленях до самого пункта Л. Он был уже совсем близко, а нам ужасно хотелось пить. В деревне одна из наших лошадей потеряла подкову. Разразилась гроза, и я вместе с другими задержался, чтобы найти кузнеца в одной из следовавших сзади батарей. Наш собственный кузнец остался далеко позади, чтобы починить полевую кухню, у которой сломалась задняя ось.

Мы нашли кузнеца. Кое-кто из ребят дал нам хлеба, чаю, сигарет и сигаретной бумаги, и мы поехали в сгущавшиеся сумерки и в новую грозу. Лошади продолжали шарахаться из стороны в сторону, не различая пути. Наконец через час мы вышли к тяжелым силуэтам орудий на краю дороги, отставших от части. Под дождем темные фигуры притулились у машин или лежали под ними странно выглядевшими грудами. Я нашел всех своих спутников лежавшими под деревьями. Они крепко спали, а лошади склонили головы на шею друг дружке. Между пятью и шестью утра мы вышли в назначенный для отдыха район на лугу чуть выше одной из деревень. Подъем был в полдень, в четыре часа — в путь. Четыре часа марша в мокрых ботинках. К вечеру стало прохладно. Дорога поднималась и опускалась при однообразном ландшафте, а издалека доносился шум стрельбы. У дороги виднелись воронки от бомб. К 2.20 мы свернули на участок, поросший травой.

Холодно и сыро при противном пронизывающем ветре. Мы набрали мокрого сена и соорудили палатку. У кого-то нашлась свеча. Теперь, когда мы влезли внутрь, неожиданно стало вполне уютно: четыре человека, удобно устроившихся в укрытии вокруг дружелюбного теплого света. Кто-то сказал: «Мы не забудем этот вечер», и все были согласны.

Сегодня ровно четыре недели. С тех пор, как мы пересекли границу Германии, преодолели 800 километров; после Кульма — 1250. На восемнадцатую ночь точное расстояние от пересечения дорог в Штанкене, где нас собрали для того, чтобы мы двинулись в направлении Граева и Осовца, равнялось 750 километрам.

Я сижу на скамейке у домика паромщика. Мы ждали остальных из нашей части, чтобы начать трудную переправу через Западную Двину, которую наша маленькая группа преодолевала верхом на лошадях в течение более часа. Рассчитанный на груз в восемь тонн, аварийный мост с односторонним движением не мог пропустить весь поток переправляющихся. У подножия крутого берега толпы военнопленных помогают строить второй мост. Босые люди, из числа гражданских, вымученно копошатся над обломками старого моста, перекрывшего маленькую реку. На переправу может быть затрачено немало часов; руки ста пятидесяти пленных, для того чтобы толкать, — в нашем распоряжении.

Город Витебск весь в руинах. Светофоры повисли на трамвайных проводах, как летучие мыши. С ограды все еще улыбается лицо на киноафише. Население, большей частью женщины, деловито бродит между руин в поисках обуглившихся досок для костра или брошенной утвари. Некоторые улицы на окраинах остались неповрежденными, и то и дело как по волшебству встречается уцелевшая маленькая лачуга. Некоторые девушки одеты довольно красиво, хотя иногда на них фуфайки, в руках авоськи, а ходят босыми и с узлом за спиной. Там были крестьяне из сельской местности. У них овчинные тулупы или ватные куртки, а на головах у женщин платки. На окраинах живут рабочие: бездельничающие молодые люди и женщины с наглыми физиономиями. Иногда поражаешься при виде человека с красивой формой головы, а потом уже замечаешь, как бедно он одет.

Приказ продолжить наш марш был отменен в последний момент. Мы остановились и ослабили упряжь. Затем, когда собирались уже задать лошадям четверть нормы овса, пришел новый приказ. Мы должны были выступить немедленно, двигаясь ускоренным маршем! Переправа для нас была очищена. Мы двинулись назад, сначала на юг, в главном направлении на Смоленск. Марш оказался мирным, правда, по жаре и в пыли, но всего только на восемнадцать километров. Но после легкого дня перед этим напряжение и усталость заставили меня забыть о красотах ландшафта. Мы прикомандированы к пехотной дивизии, которая выдвигалась еще дальше на восток; и действительно, мы шагали днем и ночью и продолжаем шагать.

Перед нами расстилались поля тихо колышущейся кукурузы, гектары ароматного клевера, а в деревнях — вереницы потрепанных непогодой крытых соломой хат, белая возвышающаяся церковь, которая использовалась и для других целей, а сегодня в ней вполне могла разместиться полевая пекарня. Можно увидеть выстроившихся в очередь к нашей пекарне за хлебом местных жителей под руководством улыбающегося солдата. Можно увидеть вопросительные взгляды пленных, которые под строгим взглядом конвоя снимают пилотки. Все это можно увидеть, но только в полудремотном состоянии.

В 2.00 я разбудил передовую группу, спустя полчаса — весь отряд. В половине пятого мы тронулись в путь. Сейчас половина шестого вечера 26 июля. Я лежу потный и в пыли на обочине дороги у подножия холма. Отсюда нам предстоит пройти протяженный открытый участок дороги. Вдали слышен гул. После Суража активизировала действия авиация, целые эскадрильи наших пикирующих бомбардировщиков, эскортируемые истребителями, совершали налеты на противника. Вчера три русских бомбардировщика кружились над нашим озером, после того как сбросили в нескольких километрах отсюда свой бомбовый груз. Прежде чем они скрылись из виду, мы видели, как наши истребители со свистом пронеслись за ними, садясь им на хвост, и пулеметы застрочили в жарком полуденном воздухе.

Несколько дней назад нам попадалось все больше и больше беженцев, затем на дорогах стало менее оживленно, и мы миновали лагеря для перемещенных лиц, в которых было от тысячи до тысячи двухсот пленных. Здесь не что иное, как линия фронта. В деревнях огромное число домов покинуто. Оставшиеся крестьяне таскают воду для наших лошадей. Мы берем лук и маленькие желтые репки с их огородов и молоко из бидонов. Большинство из них охотно делятся всем этим.

Мы продолжили движение по дороге, соблюдая интервалы. Далеко впереди, на краю леса, поднимаются грибообразные клубы дыма от взрывов снарядов. Мы свернули, прежде чем дошли до этого места, на вполне сносную песчаную дорогу, которой, казалось, не будет конца. Наступила ночь. На севере небо все еще оставалось светлым; на востоке и на юге оно освещалось двумя горящими деревнями.

Над нашими головами бомбардировщики выискивали цели и сбрасывали бомбы вдоль главной дороги позади нас. Мои всадники тряслись и покачивались в седлах на своих лошадях. В половине четвертого мы стали поторапливаться; в четыре наш фургон заспешил на командный пункт. Сейчас семь часов, и я лежу тут, несколько позади него с двумя развернутыми секциями радиостанции наготове.

Спокойная обстановка в послеполуденные часы. Мы проснулись и поели, опять легли спать, а затем были подняты по тревоге. Тревога оказалась ложной, и мы продолжали спать. Внизу через луг под конвоем переправлялись в тыл взятые в плен русские. При вечернем свете все кажется таким дружелюбным.

День выдался прекрасным. Наконец у нас появилось немного времени для своих личных дел. Война идет с перерывами. Никаких решительных действий. Противотанковая пушка или танк открывает огонь — мы отвечаем своими минометами. Пушка издает неприятные вздыхающие звуки. Затем после нескольких выстрелов — тишина.

Наши батареи интенсивным огнем обстреливают наблюдательный пункт противника, и русские «угощают» нас несколькими снарядами. Мы жуем свой хлеб и наклоняемся, когда начинает играть «музыка». Можно заранее определить, откуда она доносится. Наверху на холме адъютант сообщает: «Танки атакуют тремя колоннами по фронту, господин гауптман!» — «Передай артиллеристам!» — отвечает капитан и спокойно заканчивает бритье.

Примерно три четверти часа спустя танки идут на нас массой; они так близко, что заходят в тыл нашего холма. Обстановка становится довольно напряженной. Два наблюдательных пункта сворачиваются и уходят, командный пункт отряда и штаб-квартира батальона остаются. Тем временем наша пехота снова выдвинулась к горящей деревне. Я лежу в воронке на холме. В ситуациях, подобных этой, всегда испытываешь удовлетворение оттого, что видишь то, что отделяет зерно от плевел. Большинство испытывает страх. Лишь немногие остаются веселыми. И это те, на кого можно положиться.

Прошлой ночью мы видели световой сигнал, который подавали наши, примерно в двадцати километрах отсюда. Кольцо вокруг Смоленска сжимается. Обстановка становится спокойней.

В основном из-за медленного продвижения германской пехоты по труднопроходимой местности значительное число советских войск фактически избежало окружения. С их помощью была возведена линия обороны на Десне, которая тем самым подвергла наступающих немцев первой настоящей проверке.

Отступая, русские поджигают за собой свои деревни; пожары полыхали всю ночь. До полудня сегодняшнего дня мы имели возможность увидеть фонтаны вздымаемой вверх грязи при разрывах тяжелых снарядов. Армейский корпус вступает в бои, двигаясь с юга на север. Враг оказывает отчаянное сопротивление; в лесу вновь свистят пролетающие снаряды. Ближе к вечеру мы были готовы сменить позицию, двигаясь на восток. Котел окружения, того и гляди, будет разбит. Когда стемнело, мы спустились от холма и прокатились двенадцать километров на восток по автостраде. Это была широкая, в хорошем состоянии дорога, на которой там и сям попадались развороченные танки и грузовики. Мы направляемся прямо к середине «котла», к новому фронту, который уже виднеется на горизонте.

Шагали всю ночь. Огонь двух пылающих деревень мягким светом отражается на синевато-серой облачной гряде, все время разбиваемой грозными вспышками взрывов. Всю ночь напролет не умолкал низкий раскатистый грохот. Затем к утру облачная гряда приобрела бледный розовато-лиловый оттенок. Цвета отличались странной красотой. Постепенно сонливость ушла из тела, и мы снова были готовы действовать. Достали стальные каски и шинели. Через два часа мы должны были быть готовы к бою; атака намечена на 6.00.

19.00. Конец суматохи дня. Через маленький сектор обзора невозможно получить общую картину, но кажется, что русские моментально отрезали нам дорогу, по которой осуществлялось снабжение, и оказывали значительное давление на нашем фланге. Во всяком случае, мы быстро отходили по дороге, которая до этого была такой спокойной. Совсем близко мы увидели впереди ведущие огонь наши батареи, которые обстреливали склон холма и деревню снарядами бризантного, ударного и замедленного действия. В то же время со всех сторон со свистом пролетали гильзы пехотинцев. Поставив свои машины в ложбине, мы пошли на опушку небольшого леса, в котором было полно штабных офицеров. Даже там не следовало высовываться без нужды.

В такие моменты я не любопытен. Все равно ничего не увидишь, и в любом случае для меня не имело значения, насколько далеко они вклинились в наш фланг. Я знал, что, когда они подойдут на достаточное расстояние, у нас еще будет возможность «перекинуться парой слов» друг с другом. А до этого времени я собирал землянику и лежал на спине, надвинув на лицо стальной шлем, — положение, в котором можно прекрасно поспать, максимально прикрывшись. Мы были в нескольких метрах от генерала и нашего командующего дивизией. Поразительно, в каких ситуациях могут оказываться высшие офицеры при таком размытом фронте, как этот.

Тем временем наша пехота прочесывает лес впереди нас, наши танки атакуют русские танки, разведывательные самолеты летают над позициями, а артиллерия подготавливает путь для пехоты. Трем русским самолетам удалось сбросить бомбы на наши позиции полчаса назад, но наши истребители сели им на хвост, и они не могли уйти очень далеко.

Рассказывать о событиях 4 августа будет не так просто, особенно когда мы на марше.

Меня позвал часовой и сказал, что мне нужно работать с отделением радиосвязи 7-й роты. Сержант и еще трое с ним пошли разыскивать роту. Они были в соседней деревне, и мы двинулись вместе с ними. Единственная разница между нами состояла в том, что пехотинцы носили легкую походную форму, в то время как у нас был комплект оборудования. Снаряжение было горячим и плотно прилегало. Мы не часто вступали в боевой контакт с противником, но с трудом проходили от шести до восьми километров через луга, пробираясь через низкорослые кустарники. Идеальная местность для игры в прятки.

Пересекли «почтовую дорогу». Еще через два километра нас обстреляли из рощи, в которой, по сообщениям, никого не должно было быть. Начались активные действия. Газометы, противотанковые и штурмовые орудия вступили в бой. Появились четыре русских танка, три из которых были быстро подбиты. Один из них зашел к нам с левого фланга от деревни Лешенко и некоторое время доставлял беспокойство. Мы с командиром роты находились в маленькой лощине и попали под огонь снайпера, так что и носа не могли высунуть из своего укрытия. Доносились крики: «Танк противника впереди!» Слева послышалось русское «Ура!».

Он звучит чудно, этот боевой клич, и появляется неловкая суетливость, если вы не знаете, что происходит в пятистах метрах от вас. Вы обращаетесь в слух, вслушиваетесь в усиление и затихание шума, распознавая разницу между звуком пулеметных очередей наших и противника. У русских пулеметов глухой кашляющий звук, в то время как наши производят щелчки высокого тона.

Атака отбита, и мы попытались связаться с нашим командным пунктом. До сих пор связь была отличной; теперь она вдруг прервалась. Мы сидели слишком низко в своей лощине. До тех пор, пока не сможем подняться выше, нам придется оставить эту попытку. Ночь спустилась, а стрельба с перерывами все еще продолжалась. Мы не могли вернуться назад, потому что ситуация на дороге, ведущей в тыл, была неясной. Мы оставались на месте и смотрели на горящую деревню Лешенко.

Огонь, открытый нашими же войсками, был беспорядочным и привел к тому, что еще больше русских поднялось со своих позиций, когда оставаться на них становилось «жарко». Это жестокий способ, но невозможно предпринять что-либо еще. Как-то само собой с этого момента сражение стало явно более ожесточенным и безжалостным и с нашей стороны; и только тот, кто тут побывал, поймет почему. Ночью произошли еще два события, цена которых была для нас — двое убитых и один тяжело раненный. Теперь я знаю значение слова «бесстрашие».

Утром, когда мы проснулись, нас встретила приятная тишина. Ни единого выстрела. Приспел кофе, а оператор коммутатора связи как раз говорил ребятам на наблюдательном пункте: «Пока не видно ни одного самолета, и артиллерия оставила нас в покое», когда послышался свист и взрыв — первый снаряд упал примерно в двухстах метрах справа. Лейтенант выругался, как будто не подозревающий ни о чем оператор привлек к нам внимание русских, — а мы засмеялись. После этого стало тихо, почти ни единого выстрела, за исключением того, что произошло в середине дня, когда я вышел на дорогу показать машинам с фуражом дорогу на командный пункт. Именно тогда наш старый друг танк громом огласил окрестности. Вырвалось уродливое красное пламя с черным дымом, и раздались хлопки выстрелов.

Это странно. Как только мы втягиваемся в новый бой и слышим гром пушек, мы становимся счастливыми и беззаботными. Каждый раз, когда это происходит, наши ребята начинают петь, становятся веселыми и у них появляется хорошее настроение. Воздух наполняется новым запахом свободы. Те, кто любит опасность, — хорошие парни, даже если они не хотят это признавать.

Время от времени снаряд вылетает с одной из батарей. Он издает звук подобно мячу, подброшенному очень высоко в воздух. Слышно, как он летит дальше. Затем, через некоторое время после того, как замолкает свист, слышен отдаленный глухой звук его разрыва. У русских снарядов совершенно иной звук, похожий на грохот сильно хлопнувшей двери.

Этим утром была слышна интенсивная пальба где-то вдали, а так со вчерашнего дня было очень тихо. Наверное, русские понимали, насколько слабы их атаки; наверное, они следят за нашими путями снабжения, чтобы внезапно атаковать с тыла. Мы можем подождать. Мы можем спокойно наблюдать за этим, так же как мы наблюдаем за тем, как они роют траншеи, предназначенные для защиты подступов к пункту Белый. Это странная война.

Прошлой ночью я поднимался вверх в качестве помощника с Арно Кирхнером. Целый час требуется для того, чтобы с командного пункта добраться до наблюдательного. Между деревьями повис легкий туман, а трава и кустарник были отяжелевшими от дождя. Мы пробирались на ощупь по тропе мимо лощин и откосов к Монастырскому.

Там была дорога. Повсюду призрачная тишина. Фронт совершенно спокоен, за исключением вздымающихся вверх отдельных мерцающих вспышек, одиноко светивших белым как мел светом в поглощавшей все звуки мгле.

В деревне были видны полоски света из погребов и землянок; где-то украдкой светился огонек сигареты — молчаливый часовой, дрожащий от холода. Было поздно, ближе к полуночи. Лужи в воронках от снарядов отражали звезды. «Не случалось ли все это уже раньше? — подумал я. — Россия, Фландрия, солдаты на переднем крае?..» Иногда какая-нибудь картина озадачивает вас подобным образом. Думаешь: должно быть, подобное уже было в прежнюю войну. Теперь то же самое — время стерлось.

Мы спешили и лишь перебросились друг с другом несколькими замечаниями, указывая на воронки. Спицы и колеса в канаве, останки здешней повозки. «Прямое попадание», — сухо сказал Арно. Что еще можно сказать? Это чертова дорога, ведущая прямо к врагу, в Белый.

«Будь осторожен, мы, должно быть, вблизи перекрестка; затем еще пятьдесят метров». Мы пробирались через провода и траншеи коммуникаций.

Наконец появился наш солдат с радиостанцией и телефонной трубкой на расстоянии десяти метров от нее. Ребята стояли вокруг, дрожа от холода, по грудь в мокром окопе, каждый с плащ-палаткой через плечо. Я передал по телефону распоряжение сворачиваться; мы сменили радиопередатчик, и я попытался установить контакт.

Проскользнул в мокрый окоп, рыхлые и пропитанные водой стенки которого были покрыты гнилой соломой, и нашел узкое место, которое было сухим. Чтобы протиснуться в него, требовалась некоторая сноровка, при этом сначала протискиваются ноги. На полпути вниз потолок обрушен; боковые стенки недостаточно толсты, чтобы противостоять вибрации. Окоп был очень тесным. Из предосторожности я засунул свою стальную каску и противогаз под две самые толстые перекладины, но, поскольку на дне окоп был уже, чем в верхней части, опасность быть погребенным заживо не слишком велика. Это правда, что потолок обвалился, когда кто-то проходил по окопу, но я натянул на голову одеяло и, еще раз прислушавшись к тому, что происходило снаружи, спокойно заснул.

Меч над тишиной

В то время как танковые силы группы армий «Юг» окружили и взяли в плен 600 000 русских у Киева, группа «Север» бомбардировала Ленинград {1} . Сентябрь застал группу армий «Центр» готовившейся к возобновлению наступления на Москву. Основное наступление началось 2 октября и увенчалось захватом еще 600 000 русских под Вязьмой. Дорога на Москву теперь, казалось, была открыта.

Наше подразделение было составной частью 9-й армии, которая прикрывала левый фланг 4-й танковой армии. Последняя продвинулась на семьдесят километров к северо-востоку, приблизительно в направлении на столицу, а потом вдруг нанесла удар в северном направлении на Калинин.

Утром начался дождь, и он все еще шел, когда мы двинулись в час дня. Мелкий моросящий дождь из низких облаков, серый и мглистый ландшафт, как Вестервальд иногда бывает осенью. Мы еле тащились через мокрый луг и по заболоченным дорогам с нашими двумя машинами. Где-то мы вновь наткнулись на батарею, и длинная колонна с трудом двигалась вперед. Машины буксовали и скользили, вязли и застревали. Лафет орудия провалился в ров и к следующему утру все еще был там.

Когда стемнело, мы обнаружили нечто вроде землянки, в которой располагался временный командный пункт. Там мы ползали, пытаясь устроиться. К тому времени, как с этим покончили, наши шинели были твердыми от мокрого песка и глины. Мы нашли землянку с лазом такого размера, как вход в крольчатник. Я ощупью пролез внутрь и нащупал нишу, накрытую соломой. Моя рука коснулась чьего-то ремня. Я подумал: это мне прекрасно подойдет. Затем сложил оборудование в различных других нишах, а когда немного позднее вернулся обратно, в землянке уже был свет.

Свет в узком окне выглядел уютно на фоне дождя. Внутри я нашел двух связистов из 12-й батареи, которые устроились Здесь днем раньше. В нашей собственной команде было трое, а спальных мест тут всего четыре. В этом укрытии было не повернуться, все заняли наша мокрая одежда и оборудование. Но какое это имело значение? Крыша, коптящая свеча, сигарета, а когда вас достаточно много, вы быстро согреваетесь.

Кто-то вылил воду из своих ботинок, кто-то приготовился стоять в карауле. Антеман и я легли спать вповалку: один головой на запад, другой — на восток. Мы не могли повернуться; для этого мы прижались друг к другу слишком замысловато.

Вчера мы весь день занимались устранением поломок, которые возникли в нашем оборудовании и вооружении в результате этого последнего марша.

Но зато у нас выдался спокойный вечер. Мы стояли перед своей землянкой, как крестьянин у ворот своего двора, пока дождь не загнал нас внутрь. Здесь, в нашем углу, все еще спокойно, но фланг, немного южнее, время от времени подвергается некоторому обстрелу из тяжелых орудий. Русские используют для этого дальнобойные пушки. Засунув руки в карманы, вы обозреваете все это, совсем как крестьянин смотрит на свою картошку и говорит тоном знатока: «Поспевает совсем неплохо».

Во всем этом нет ничего героического. Не следует употреблять это слово в несвойственном ему значении. Мы не герои. Еще вопрос, храбры ли мы? Мы делаем то, что нам велят. Может быть, бывают моменты, когда колеблешься. Но все равно идешь и идешь «непоколебимо». Это значит, что ты не подаешь виду. Храбрость ли это? Я бы так не сказал.

Это не более того, что вы могли бы ожидать; вы просто не должны проявлять страх или, что еще важнее, не должны быть охвачены им. В конце концов, не существует ситуации, с которой не смог бы справиться ясный, спокойный разум.

Опасность велика лишь настолько, насколько это позволяет ей паше воображение. А поскольку мысль об опасности и ее последствиях делает вас лишь неуверенными в себе, для самосохранения принципиально важно не позволять воображению одержать верх.

Целыми днями подряд, а нередко и неделями ни единая пуля или осколок снаряда не пролетает настолько близко от нас, чтобы мы слышали их свист. В такое время мы мирно жарим картошку, и даже в дождь (который как раз барабанит сейчас по нашей крыше) огонь не гаснет. Но даже когда свист раздается довольно близко, расстояние между летящими пулями и снарядами и нами еще достаточно велико. Как я говорил, нужно только оставаться спокойным и быть начеку.

Отец понимал это очень хорошо. Я всегда счастлив, когда читаю его письма, и они согревают мое сердце от ощущения, что он понимает все это в силу своего собственного боевого опыта.

Это ведь совсем не так уж скверно, а, отец?

Конечно, нам приходится противостоять различным видам оружия, по и у нас самих самое различное вооружение. Танк может быть неуклюжим, действуя против вас, если у вас есть противотанковое ружье. Но в самом худшем случае вы всегда можете нырнуть в укрытие и позволить ему пройти мимо. И даже такой монстр отнюдь не неуязвим для одного человека — при условии, что нападаете на него сзади. Вот такой поступок, совершенный по доброй воле, я бы и назвал храбрым.

В целом война не изменилась. Артиллерия и пехота все еще преобладают на поле сражения. Возрастающая боевая мощь пехоты — ее автоматическое оружие, минометы и все остальное — не так уж плоха, как полагают. Но приходится признать самый существенный факт — перед вами жизнь другого человека. Это война. Это торговля. И это не так трудно.

И опять же, так как оружие автоматическое, большинство солдат не осознают все значение этого: вы убиваете людей на расстоянии, и убиваете тех, кого не знаете и никогда не видели. Ситуация, в которой солдату противостоит солдат, в которой вы можете себе сказать: «Этот — мой!» — и открываете огонь, может быть, более обычна для этой кампании, чем для предыдущей. Но она возникает не так часто.

Между восемью и девятью вечера. Мы сидим в землянке. Так жарко, что я разделся до пояса. Пламя нашего огня так высоко и ярко, что дает слишком сильный жар. Это наш единственный источник света.

Мы все сидим на скамье, на коленях у нас блокноты, с нежностью думаем о доме — Гейнц о своей жене, ожидающей ребенка, я — о вас, дорогие родители и друзья. Мы хотим, чтобы вы знали, что у нас все прекрасно на самом деле и, говоря совершенно искренне, в какие-то моменты мы счастливы совершенно, потому что знаем, что при сложившихся обстоятельствах лучше не может быть.

Все это сделано нашими руками — скамейка, кровати, очаг; и дрова, которые мы заготовили из обломков обрушившейся крыши и принесли сюда, чтобы подбрасывать в огонь. Мы принесли воды, накопали картошки, накрошили лука и повесили над огнем котелки. Есть сигареты, полевая кухня варит кофе, а лейтенант дал нам это оставшееся время на перерыв. Мы собрались все вместе в одной дружной компании и устроили маленький праздник.

Гейнц сидит у огня, я слушаю музыку по радио. Он также скинул свою последнюю одежду. Он потеет, как поджариваемый на сковороде, и мы усмехаемся друг другу, отрываясь от письма, или смотрим на огонь, или тянемся за своими кружками. Какое нам дело до того, идет ли дождь или раздаются взрывы снаружи, если стреляют из 150-миллиметровых или 200-миллиметровых орудий?! Нам тепло, уютно, безопасно настолько, насколько это возможно; и вряд ли кто-нибудь вытащит нас отсюда. На Восточном фронте все спокойно. Операции идут по плану. Пусть себе идут, старина, мы за ними не последуем, во всяком случае, не сегодня...

Когда я поднялся утром, повсюду был иней. Я обнаружил толстый кусок льда в мешках для воды. Зима уже не за горами.

Последний день сентября. Настроение тоскливое. Еще тягостнее становится при звуках игры на струнном инструменте. Танцуют языки яркого пламени. Мы развесили наши наушники где попало — на торчащих корнях, винтовочных прицелах. Скрипки звучат повсюду.

Трубы дымят во всех землянках. Это прямо целая деревня, наполнившая дымом маленькую долину. С каждой стороны землянки сделан наклонный срез. Вы входите в нее на уровне поверхности земли, а между двумя рядами землянок есть расстояние на ширину узкой улочки. Там можно поставить одну транспортную единицу, и, как правило, это наш фуражный фургон — лошадка и повозка. Когда он прибывает, все вылезают из своих щелей, «деревня» приходит в движение. В течение дня не то чтобы всегда спокойно, потому что ребята рубят дрова и таскают воду или возвращаются из походов за провизией на картофельное поле. Не бывает тишины и по вечерам, когда они устраивают перекуры и беседы, или разносят последние известия из землянки в землянку, или теснятся вокруг того, кто пришел с последними новостями.

Каковы бы ни были новости, мы собираемся вместе, как кусочки мозаики. Кто-то видел танки, желтые, предназначавшиеся для действий в Африке. Теперь они повернули сюда. Кто-то еще видел штурмовые орудия. И кто-то из газометчиков пришел по ошибке. Все виды специального оружия — в большом множестве — орудия всех калибров; все они сосредоточились в этом секторе. Оно накапливается с суровой неизбежностью, как грозовые тучи. Это — меч над тишиной — вздох для нанесения удара, который может оказаться мощнее, чем любой из тех, что нам приходилось видеть до сих пор.

Мы не знаем, когда он будет наноситься. Мы только чувствуем, что покров над тишиной становится все тоньше, атмосфера накаляется, приближается час, когда понадобится лишь слово для того, чтобы извергнуть ад, когда вся эта сконцентрированная сила вырвется вперед, когда перед нами вновь появится огневой вал — и мне опять придется следовать за пулеметами. В любом случае, именно здесь нам придется «разбить орех», и это будет настоящий «орех».

22.00. Новости на каждой волне. Я выключил радио, чтобы посмотреть на минутку на огонь, наблюдая вечно завораживающую игру пламени. Двое моих товарищей заснули под музыку. Очень тихо, только теплится огонь, а я взял уголек, чтобы зажечь одну из своих сигарет «Галльские», доставленных сегодня из Парижа. Ребята попросили у меня одну. «Наконец-то сигарета, в которой есть табак», — заметил один из них. А другой сказал: «Они напоминают о Франции».

Франция... Как давно это было и как прекрасно. Как же отличаются эти две страны, эти две войны! А между ними лежит промежуточная страна, к которой мы надеемся однажды вернуться. Достаточно ли с меня? Нет. Чему быть, того не миновать. Нам нужно приналечь со всей нашей энергией.

Может быть, потом у нас будет несколько недель отдыха. Нам нужен не такой вид отдыха, как сейчас. Все в порядке до тех пор, пока ты просто солдат, привыкший к минимальным потребностям, таким, как еда и сон. Но есть и другая часть нас, те, кто просыпается по ночам и делает нас беспомощными — всех нас, не только меня.

6.00. Я выпрыгиваю из землянки. Тут танки! Гиганты медленно ползут на врага. И самолеты. Одна эскадрилья за другой, сбрасывая бомбы по пути. Группа армий «Центр» начала наступление.

6.10. Первый залп реактивных минометов. Черт подери, на это стоит посмотреть; ракеты оставляют за собой черный хвост, грязное облако, которое медленно уходит. Второй залп! Черно-красный огонь, затем снаряд вырывается из конического снопа дыма. Его ясно видно, как только сгорает ракета: этот снаряд летит прямо как стрела в утреннем воздухе. Ни один из нас его прежде не видел. Разведывательные самолеты возвращаются, пролетая низко над позициями. Истребители кружат над головой.

6.45. Пулеметный огонь впереди. Это настал черед пехоты.

8.20. Танки проползают мимо, совсем близко от артиллерийских позиций. Прошла уже, наверное, сотня, а они все идут и идут.

Там, где пятнадцать минут назад было поле, теперь — дорога. В пятистах метрах справа от нас штурмовые орудия и моторизованная пехота двигаются безостановочно. Дивизии, которые располагались у нас в тылу, теперь идут через нас. Вторая батарея легких орудий изменяет позицию и пересекает путь танков. Танки останавливаются, затем продолжают движение. На первый взгляд — хаос, по они действуют с точностью до минуты, как часовой механизм. Сегодня они собираются взломать днепровский рубеж, завтра это будет Москва. Бронированные разведывательные автомобили примыкают к колоннам. Русские теперь лишь изредка открывают огонь. Такая же картина слева от нас: стрелки на мотоциклах и танки. Идет штурм. Он гораздо мощнее, чем тот, что был при штурме пограничных оборонительных рубежей. Пройдет некоторое время, прежде чем мы увидим подобную картину вновь.

9.05. Основные силы прошли; движение еще продолжается только справа от нас. Несколько снарядов попадают в высотку впереди. К нам энергично направляется какой-то большой парень, затрачивая много времени на то, чтобы спуститься, как все они. Я кричу одному из наших водителей, но он только глупо открыл рот в изумлении. Через мгновение позади него раздается взрыв. Он не знает, что произошло, и делает такое лицо, что мы не можем удержаться от смеха.

9.45. Теперь я думаю, мы видели, как прошли последние. Становится спокойнее. Прошло 1200 танков, не считая штурмовых орудий, по фронту в два километра. Любой фильм про войну меркнет по сравнению с этим. «Вот это действительно зрелище!» — говорили ребята.

Вскоре с выдвинутого вперед наблюдательного пункта десятой батареи сообщили, что прорвана вторая линия оборонительных сооружений. Вот уже двадцать минут как нас здесь больше не обстреливают. По нам стреляли в последний раз... Мы стоим, греясь в ярких лучах утреннего солнца. Радиосвязь работает отлично. Самая подходящая погода для наступления.

10.00. Наша первая задача выполнена. Я лежу, укрывшись от ветра, на пустых ящиках из-под боеприпасов в ожидании выбора нового наблюдательного пункта, с тем чтобы мы могли сменить позицию. Все собрались в одной компании, чтобы поболтать и покурить. Сержант медицинской службы Лерх возвращается с переднего края; связист нашего передового наблюдательного пункта получил огнестрельное ранение в бедро. Лерх рассказывает нам, что там полно мин, наши саперы вытаскивают их сотнями. Глубокие траншеи и колючая проволока. Пленных немного.

12.30. Первая смена позиции. Итак, вот она линия обороны, которую мы обстреливали интенсивным огнем. Ужасно искореженная система траншей, полоса изрытой земли, воронка на воронке. Развешаны белые ленты с надписями, предупреждающими о минах, — и эти предупреждения нешуточные, что видно по горкам приготовленных для установки мин. Колонны двигаются вперед сквозь грибообразные взрывы снарядов, которые время от времени вырываются вдруг из русских дальнобойных орудий. Или, может, эти грибообразные взрывы — от мин, которые подрывают наши: трудно отличить друг от друга эти два вида взрывов. Над войсками на марше боевым строем летят бомбардировщики; затем юркие серебристые истребители — вперед на Восток!

16.00. Опять старая история: смена позиции превратилась в марш. Я пишу об этом на отдыхе на обочине дороги, жуя кусок хлеба. На горизонте тот же знакомый дым. И снова, как и прежде, мы не знаем, где или когда прекратится марш. Но как бы то ни было, это не имеет значения. Пешим порядком или верхом на лошади мы двигаемся с частыми остановками — вперед на восток!

Мы шагали так, пока не стемнело и над холмами не поднялась желтая луна. Провели довольно холодную ночь в сарае. С первыми лучами солнца снова тронулись в путь. Блестели стянутые льдом лужи; пар поднимался от людей и лошадей, белый и сверкающий в лучах восходящего солнца. Удивительные оттенки! Как латунные шары, трассирующие снаряды высвечивали одиночный бомбардировщик, и бирюзовое небо окрасилось на горизонте красным огнем.

Тем временем нам сообщили, что мы вступаем в бой. Нам нужно было перейти на новую позицию за холмом. Пикирующие над позициями бомбардировщики резко падали и уходили вверх. Приводили раненых пленных, танки ползли вперед, и батальон вступал в бой. Артиллерийское подразделение связи отвечало за огневую поддержку. В ушах у меня звенит от грохота артиллерии, а микрофон гарнитуры прищемил щетину бороды. Я пишу это сидя в ложбинке. Удар! В укрытие! Наша антенна привлекла огонь некоторых танков. Как раз когда я только собирался спустить аппаратуру пониже, с пункта управления огнем поступил сигнал: «Цель номер один взята. Батальон задерживают танки противника, а пехота удерживает опушку леса. Минометы к бою!»

Мы открыли огонь. Цели были как на ладони — пехота, противотанковые пушки и орудийный тягач. Некоторые наши танки тоже застряли. Появились эскадрильи пикирующих бомбардировщиков и ринулись в атаку. Штурм возобновился. Зенитчики и танкисты встретились на нашем пункте. Зенитная артиллерия собиралась выдвинуться и подключиться к ведению огня по танкам противника.

Мы вернулись голодные и замерзшие, и нас разместили в сарае для замачивания льна среди чудесных серебристо-серых кип. Я разложил на полу несколько снопов льна и упал на них, не убирая оружия. Спал как бог.

...Проходили дни, и ничего не происходило. Я снова привел себя и свое белье в порядок. Немного писал и читал. Какое удовольствие иметь под рукой хорошую книгу. Я прочитал «Бездельника» Эйхендорфа, рассказ Штифтера и несколько отрывков из Шиллера и Гете.

Это еще один из мостов, наведенных войной между отцовским поколением и моим, — один из совсем небольших. Величайшими являются испытания, переживаемые во время самой войны. Насколько лучше мы понимаем теперь друг друга, отец. Исчезла пропасть, разделявшая нас иногда в годы моего взросления. Это — встреча единомышленников, и она делает меня очень счастливым. Ты говорил об этом в одном из своих писем, и я могу только согласиться с тем, что ты говоришь. Ничто не связывает нас более тесно, чем то, что нам выпало вынести лишения, тяготы и опасности и фактически мы побывали буквально в тех же самых местах — в Августове, Лиде и на Березине. Я прошел по местам твоих сражений. Теперь я понимаю то, о чем ты мне рассказывал, потому что пережил то же самое и знаю, на что должны быть похожи четыре года в России. Жизненный опыт — лучший учитель.

Было время, когда я и люди моего поколения говорили «да», думая, что понимаем. Мы слышали и читали о войне и приходили в возбуждение, так же как более молодое поколение сегодня приходит в возбуждение, когда следит за новостями. Но теперь мы знаем, что война совершенно не похожа ни на одно из описаний, каким бы хорошим оно ни было, и что самые существенные вещи не расскажешь тому, кто не знает этого сам. Между нами, отец, нам нужно только затронуть одну струну, чтобы получить все созвучие, нанести только один мазок одной краской, чтобы получить всю картину. Наше общение состоит лишь из реплик; общение между товарищами. Итак, вот кем мы стали — товарищами.

Путь на Калинин

Хорошо идти по замерзшим дорогам этой страны с холмами, увенчанными деревнями. Но пятьдесят пять километров — это очень много. Мы потратили на них время от восьми утра до двух часов пополудни следующих суток. А потом не нашли свободных помещений для постоя. Несколько домов в месте нашего отдыха были распределены уже давно. Но ребята втиснулись в переполненные комнаты, решив находиться в тепле, даже если придется стоять. Сам я забрался в конюшню и ухитрился проспать до семи. В восемь мы снова были в пути.

Шагать этим по-зимнему холодным утром было одно удовольствие. Чистая, просторная страна с большими домами. Люди смотрят на нас с благоговением. Есть молоко, яйца и много сена. Вереницы гусей расхаживают по жухлой траве. Мы — их погибель, потому что наш рацион не улучшается и пекарня давно потеряла с нами связь. Этим утром мы шли за повозками, очищая от кожуры картошку и ощипывая кур и гусей. Полевая кухня готовит сегодня на ужин кур с рисом, а теперь, для полного счастья, мы поймали гусей и нарыли картошки, чтобы приготовить на своей печке. Помещения для постоя поразительно чисты, вполне сравнимы с немецкими крестьянскими домами. За обедом я взял тарелку и ложку и ел без малейших колебаний. В дальнейшем взгляда было достаточно — и семья мыла нашу посуду. Повсюду — изображения ликов святых. Люди дружелюбны и открыты. Для нас это удивительно.

13-го мы собирались пройти только девять километров. Утренняя прогулка по небольшим лесистым долинам, местам, скорее похожим на Шпессарт{2} зимой. Но удовольствие возвращения в свои временные жилища было недолгим. Мы едва успели расседлать лошадей, как пришел приказ двигаться дальше. Это был длинный мучительный марш по замерзшим и скользким дорогам. Он продолжался почти целую ночь. Потом мы потеряли дорогу; стояли усталые и замерзшие на ветру, пока не разожгли костры и не сгрудились вокруг них. К пяти часам лейтенант пошел поискать в соседней деревне помещения для постоя, с тем чтобы мы могли несколько часов отдохнуть.

Зима не остановилась на своем вступлении. У некоторых лошадей все еще были летние подковы, так что они все время скользили и падали. Даже Тэа, последняя лошадь из первоначальной упряжки нашей повозки с радиостанцией, заупрямилась. После многих неурядиц и капризов мне кое-как удалось завести ее в стойло здешней конюший. 10-я батарея увязла в болоте и в конце концов повернула назад. Дела, похоже, идут не так уж блестяще. Мне не очень то нравится и то, как выглядит 11-я батарея.

Для нас это означает день отдыха. Мы собрались в небольшой пекарне. Девятеро из нас еле передвигают ноги. Мои ботинки утром были все еще настолько мокрыми, что я смог влезть в них только босыми ногами. В доме, где мы остановились, полно вшей. Наш маленький венец был настолько опрометчив, что спал прошлой ночью на печке; теперь тоже подхватил их — и сколько! Носки, которые были положены туда для просушки, были белыми от яиц вшей. Мы подхватили и блох — абсолютно выдающиеся экземпляры.

Русский старик в засаленной одежде, которому мы показали этих представителей фауны, широко улыбнулся беззубым ртом и почесал в голове с выражением сочувствия: «У меня тоже — «никс гут», не есть хорошо!» Теперь какое-то время я все еще бодрствую, когда другие уже спят, даже если не нахожусь на посту. Я не могу так много спать, и иногда мне надо побыть наедине с самим собой.

Призрачный бледный свет от электрической лампочки падает на темные разводы на полу, на оборудование, одежду и оружие, заполнившие комнату. Когда смотришь на них таким образом, они являют собой жалкое зрелище, серое в сером, гнетущее, как тяжелый сон. Что за страна, что за война, где нет радости в успехе, нет гордости, нет удовлетворения; только сплошь и рядом чувство сдержанной ярости...

Идет дождь со снегом. Мы следуем маршем то по дороге на Москву, то в направлении Калинина. Нет нужды упоминать обо всех домах, где мы останавливались на постой, усталые и промокшие. Хотя общее впечатление изменилось. Стали попадаться более густонаселенные места. Обстановка в деревнях более походит на городскую, с кирпичными двухэтажными домами и маленькими заводиками. Большинство из них имеют невзрачный деревенский вид. И только дома постройки до Первой мировой войны радуют глаз своим замысловатым деревянным орнаментом на окнах, деревянной вязью конька крыши. Со всеми этими броскими цветами: ярко-зеленым и розовым, сине-голубым и алым. Довольно часты на окнах занавески и цветы в горшках. Я видел дома, обставленные мебелью с большим вкусом, блестящие чистотой, с выскобленными полами, с коврами ручной работы, с белыми голландскими печками с медной утварью, чистыми постелями и с людьми, одетыми скромно, но опрятно. Не все дома были такими, как этот, но многие.

Люди в целом отзывчивы и дружелюбны. Они нам улыбаются. Мать велела своему маленькому ребенку помахать нам ручкой из окна. Люди выглядывают изо всех окон, как только мы проходим мимо. Окна часто из зеленоватого стекла, что является данью готическим цветам — полумрак Гойи. В сумерках этих скучных зимних дней зеленый или красный оттенки могут иметь поразительный эффект.

С прошлой ночи мы находимся в Калинине. Это был тяжелый переход, но мы его совершили. Мы здесь первая пехотная дивизия и прибыли, опережая две легкие группы бригады. Мы шли вверх по дороге, тянущейся к этому плацдарму, как длинная рука, без значительного прикрытия с каждого из флангов. Плацдарм должен быть удержан из стратегических и пропагандистских соображений. Дорога несет на себе отпечаток войны: разбитое и брошенное оборудование, разрушенные и сожженные дома, громадные воронки от бомб, останки несчастных людей и животных.

Город — размером с Франкфурт, не считая окраин. Это беспорядочное нагромождение, без плана или отличительных черт. В нем есть трамваи, светофоры, современные кварталы, здания больниц и госучреждений — все вперемешку с жалкими деревянными лачугами и избами. Новые дома были расположены на песчаной пустоши, без всякой ограды, если не считать деревянной изгороди. Вслед за ними поднимались заводские корпуса во всей своей неприглядности, со складами и с железнодорожными подъездными путями. Однако мы целый час катили по асфальтовым дорогам, читая по пути причудливые названия вроде «Кулинария» над ресторанами. Мы наблюдали, как оставшееся население в спешке занималось мародерством.

Русские пока еще укрепились на окраинах; дня два назад их танки все еще заправлялись в городе. У них есть подлая шутка, состоящая в том, чтобы гонять по улицам и просто сбивать наши машины. Из-за этого у нас были досадные потери. Когда мы вступали в город, то столкнулись с тем, что они установили свои орудия на главной дороге и заставили нас здорово побегать. Это был совершенный цирк. Все-таки сегодня после полудня восемь из шестнадцати самолетов, бомбивших переполненный аэродром, были сбиты. Они летели низко и рухнули, вспыхнув как спички. Раз уж мы выпустили танки, теперь они скоро очистят нам пространство для движения.

Странная жизнь на этом острове в чужой стране. Мы пришли и готовы ко всему, независимо от того, насколько это будет необычным, и ничто нас больше не удивит. За последнюю четверть часа царило оживление в секторе справа от нас. Позиции третьей батареи вышли из строя. Линейный патруль прекращает действовать. Снаружи царит жестокий холод.

Это серьезная война, серьезная и отрезвляющая. Наверное, она отличается от того, какой вы ее представляете; она не настолько ужасна — потому что для нас в вещах, которые считаются ужасными, осталось уже не так много ужасного. Иногда мы говорим: «Будем надеяться, что это скоро кончится». Но мы не можем быть уверенными в том, что это кончится завтра или послезавтра. И пожимаем плечами и делаем свое дело.

Русские атаковали всю ночь. Сегодня спокойней. Деревья окутал мокрый туман, а вороны отряхивают свои перья. Сообщают, что русские планируют большое наступление. Затишье перед бурей. Вчера весь день я был внизу в штаб-квартире и чинил свои ботинки. К вечеру вернулся на свою позицию с Францем Вольфом. Мы шагали, руки в карманах, воротнички расстегнуты и с трубками в зубах. Пока мы вот так, не спеша тащились, наши поясные ремни и все металлическое покрылось льдом, а наши воротнички и пилотки стали твердыми от мороза.

Должно быть, было около половины четвертого, когда русские подвергли наши позиции ковровой бомбардировке из своих проклятых орудий. Этот «ковер» накрыл холм перед нами серией яростно вспыхивающих снопов огня, бегущих справа налево с интервалами между ударами в одну секунду. Серия страшных взрывов. Небо сделалось красным, и Франц сказал: «Проклятие, это опять была наша деревня».

Поскольку у меня не оставалось никаких дел, я воспользовался случаем, чтобы посетить отделение радиосвязи на наблюдательном пункте номер 3. Это означало идти в огонь. Когда мы пришли на вершину холма, стали гадать: охвачен ли огнем маленький дом или нет? Мы огляделись на вершине, и Франц сказал: «Здесь они всегда могут подстрелить тебя слева и справа».

Нам не пришлось долго ждать пулеметного огня, и после нескольких быстрых продвижений ползком мы повернули направо. Тем временем стало ясно, что пострадал не маленький домик, а соседний сарай. «Там была корова Цинка. Придется сказать ему об этом».

Цинк лежал на ковре перед радиоаппаратурой — экзотическое зрелище при тусклом свете масляной лампы. Ему и в самом деле было что нам рассказать. Сарай загорелся после первого же залпа в половине первого дня. Цинк доил корову. «Взрывом меня отбросило в сено. Через некоторое время я поднялся. Посмотрел на корову, а корова посмотрела на меня. Затем начался пожар, я отвязал корову и отвел ее в безопасное место. После этого я не вылезал весь день. Одного раза достаточно!»

Вечерами мы говорили о серьезных вещах; о своем положении, делились впечатлениями о пережитом; об изменении характера, о своей работе до войны и о том, чем будем заниматься потом; о том, что будет с нами, с Россией и Германией. Затем были шутки, потому что ребята из мотопехоты называли нас «голодная дивизия» — мы всегда в затруднительном положении, без эшелона снабжения, как «беспризорные дети»... Нам не достаются новые армейские ботинки или рубашки, когда старые изнашиваются: мы носим русские брюки и русские рубашки, а когда приходит в негодность наша обувь, мы носим русские башмаки и портянки или еще делаем из этих портянок наушники от мороза.

Но у нас наши винтовки и предельный минимум боеприпасов. «Нет, вы только посмотрите, кто здесь!» — говорят ребята из мотопехоты. Но у нас есть ответ. «У нашего генерала железные нервы», — говорим мы. Хочешь не хочешь, эта страна нас кормит.

С пяти часов утра опять идет снег. Ветер задувает мелкие сухие снежинки во все щели. Пехотинцы защищаются от холода чем только могут — меховыми перчатками, шерстяными шапочками, наушниками из русских портянок и ватными штанами. Мы изредка высовываем нос наружу и бежим обратно к печке. Бедные солдаты из стрелковых рот, сидящие в землянках и окопах. У них нет подходящей позиции для ведения боевых действий. Они у нас не подготовлены для этого, и у нас не отрыты подходящие землянки, хотя мы и застряли здесь на какое-то время. Мы не предполагали задерживаться, нам нужно двигаться вперед.

Снег падает обильно и тихо; теперь уже не метет так сильно. Он поглощает звуки и слепит. Отдельные выстрелы, раздающиеся из нереальной серой мглы, звучат глухо. Даже не знаешь, почему они стреляют. Брошенные лошади — жеребцы и старые мерины — плетутся рысью по снегу, свесив головы, появляясь из мглы и исчезая в одиночестве.

Когда мы шли через покрытую ночной пеленой равнину, ветер задувал снежные кристаллики за шею, и мы почти не разговаривали. Один раз Франц сказал: «Это забытая Богом страна». Затем на перекрестке дорог мы распрощались. Когда пожимали друг другу руки, задержались на мгновение... и сутулая фигура Франца быстро исчезла в темноте.

Бывают моменты, когда какая-то картина запечатлевается в вашем сознании. Это был такой момент. Бросив последний взгляд на друга, с которым расстался, я почувствовал себя оторванным от события, в котором принимал участие. Мы никогда не знаем, куда идем, даже если чаще всего смеемся над такими мыслями.

У меня снова есть шинель. Мы потеряли Антемана. Одним хорошим товарищем стало меньше. Шинель старая, пережившая две кампании. С засаленным воротником и потерявшими форму карманами. Как раз для России, для того, кто хочет засунуть руки глубоко в карманы, при этом дымя трубкой во рту. Очень подходящая поза для того, кто хочет создать вокруг себя своего рода вакуум, потому что каждый из нас стал почти безразличным ко всему. Я лично чувствую себя прекрасно в таком состоянии. Я нахожу удовольствие в закаливании себя перед всеми этими невзгодами, мобилизующими мои силы и трезвость ума против этой собачьей жизни, так что в конце я, может быть, выиграю от этого.

Нас теперь двадцать восемь мужчин в этой комнате плюс четыре женщины и ребенок. Хозяева спят иногда в кухне по соседству, иногда здесь, на печи. Мое собственное спальное место у двери, в проходе. Поскольку у нас есть батарейный радиоприемник, к нам в гости приходят даже вечером. Это создает целую проблему с проходом; с трудом удается повернуться. Когда большинство ложится спать, я сажусь писать, а иногда мы играем партию в шахматы, в то время как другие снимают рубашки в ночной охоте на вшей. Именно тогда пехотинцы заводят беседу, настоящие солдаты пехоты, такие, как пулеметчики или парни из стрелковой роты.

Трудно описывать такого рода вечернюю беседу. Так много в самой атмосфере этой беседы; в том, как люди сидят, положив локти на колени или откинувшись назад с согнутыми руками. Конечно, иногда мы переживаем депрессию, но говорить об этом не стоит, потому что самое лучшее в нас проявляется в юморе. Например, мы достаем карту и говорим: «Теперь, как только мы попадем в Казань...» или «Кто-нибудь знает, где Азия?»

Сегодня кто-то сказал: «Мы будем дома на Рождество...» — «Он не сказал, какого года», — бросил другой ухмыляясь. «Вообрази, попадаешь домой и первое, что узнаешь, — тебя забирают в ополчение... Встаешь в пять утра в воскресенье, и кто-нибудь там стоит и кричит: «Пулеметный огонь слева!» или «В двухстах метрах за деревней русская пехота! Ваши действия?»

«Ты отвечаешь им, что идешь в деревню поймать пару кур для жарки, — говорит Франц. — Что еще?»

А Цинк добавляет: «Если кто-нибудь захочет поговорить со мной, я спрошу его, был ли он в России».

Несмотря на то что Калинин был взят, наступление на главном направлении на Москву было остановлено, «завязло» в грязи и лесах примерно всего в двухстах километрах от столицы. Вслед за новой попыткой достичь Москвы 2 декабря, в результате которой немецкие войска фактически дошли до предместий {3} , русские предприняли первое большое контрнаступление. В течение нескольких дней 9-я и 4-я танковые армии были отброшены далеко назад, и Калинин пришлось оставить.

С Новым годом всех вас! Мы вышли из горящей деревни в ночь, и везде, где мы проходили, в небо вздымались языки пламени, за которыми следовали черные клубы дыма.

Сейчас все ребята спят. Я вышел наружу, чтобы просто поздравить своих часовых с Новым годом. «Может быть, еще в этом году мы будем дома», — сказал я.

Утром первого числа было все еще более сорока градусов ниже нуля. Мы обмотали наши ботинки тряпками и то и дело посматривали на носы друг друга. Когда копчик носа белеет, пора с ним что-то делать. Франц и я скакали с передовой группой. Франц никак не мог попасть в стремя из-за тряпок, намотанных вокруг его ботинок. Он достал перчатки, чтобы развязать проволоку, которой были перевязаны тряпки. Два его пальца были обморожены. Некоторые из нас обморозили ступни, кое-кто до обморожения третьей степени. Русские отчаянно напирают. Они пытаются любой ценой захватить деревню целой и невредимой, но мы не оставляем им ни одной.

9 января мы поехали верхом поискать помещение для бойцов нашего эшелона снабжения. Было уже темно. Узкая дорожная колея была различима лишь благодаря втоптанному в снег валежнику. Мы проскакали рысью около четырех километров. Лошади то и дело по брюхо проваливались в снег, выпрыгивая и с трудом пробираясь вперед. Это было похоже на скачки на верблюдах; мы качались и балансировали, пытаясь отрывать свое тело то от холки, то от крупа лошади, помогая ей в силу своих возможностей двигаться вперед. Это была странная кавалькада: трое чучел среди кустов и холмов. Позади небо вновь стало красным. Время от времени раздавалась орудийная и винтовочная пальба; а так было очень тихо.

Дул ледяной ветер. С прошлой ночи он заметает за городом снег в полосы и рвет в клочья. Снегом замело мост, снежные дюны покрыли все тропы, а на дорогах надуло глубокие сугробы. Сейчас мы поджидаем наших. Они должны подойти, преодолев тридцать километров пути. Смогут ли они это сделать?

20.00. Теперь они уже не смогут этого сделать. Уже несколько часов как наступила темнота. В половине пятого мы уже поужинали. Посмотрели на часы и покачали головой: еще так рано, а ночь уже наступила некоторое время назад. В воздухе сплошной снег, кристаллики льда как топкие иголки, которые ветер задувает во все щели. Свет на другой стороне деревенской улицы горит слабо, и, если вы рискнете выйти наружу, ветер будет трепать вашу одежду. Лучше сидеть у огня.

Спасибо Господу за картошку. Мы не были готовы к долгому пребыванию в этих местах, и что бы стало с нами без нее? Как бы могла вся армия пережить русскую зиму без этого скромного овоща? Вечером, как всегда, мы очистили картошку от кожуры, с благоговением размяли ее и посолили крупной русской солью.

Сейчас утро. Мы кончили завтракать, и опять это была картошка, благодаря которой мы почувствовали удовлетворение от еды. В этом доме нам предложили картошку, чай и каравай хлеба, замешенный из ржаной и ячменной муки с добавлением лука. Пожалуй, в нем было несколько коричневых тараканов; по крайней мере, я срезал одного из них, не сказав ни слова. Святой в углу кротко смотрит из своей золотой рамки, как будто хочет сказать, что бесстрастный дух не обращает внимания на такие пустяки. Что хорошего в том, чтобы замечать их? Это может только помешать мне насладиться великолепием творения, которое появилось вновь этим утром во всей своей красе.

Первый луч солнца был уходящей в небо линией зеленого и красного огня. Затем на северо-востоке появился странный свет: центр его выглядел как расплавленный металл и был обрамлен двумя дугами такого ослепительного сияния, что глазам было больно смотреть. Все вокруг окунулось в волшебную золотисто-белую дымку, деревья и кустарники были охвачены лучезарным сиянием, а вдали верхушки крыш и вершины холмов на фоне нежно-серого горизонта сияли белым светом. На заре звуки разливались странно завораживающе и неуловимо, как будто все это было волшебной игрой сказки.

Мы скакали обратно при ярком свете солнца; в последний раз я ехал верхом с Францем Вольфом и своими старыми товарищами. Меня перевели на батарею. Связист — мертв: да здравствует артиллерист!

Иваны пробудились. Мы толкнули их чрезвычайно сильно, теперь они отразили удар и перешли в наступление.

Прошлой ночью мы вспугнули в секторе батальона три разведывательные группы. Последняя состояла из двадцати человек. Лишь один из них упал за проволокой на нашей стороне. Что касается остальных, утром на полосе осталось много небольших холмиков, наметенных над телами убитых вдоль нейтральной полосы. Один из них все еще тлел. Наверное, у него была бутылка с зажигательной смесью и одна из наших трассирующих пуль попала в нее.

В течение ночи русские приходили с огнеметом. Иван теперь использует довольно много сильных взрывчатых материалов. На холоде грохот взрывов чрезвычайно громок. Осколки издают пронзительный, резкий свист, но эффект не очень велик. Мы слишком хорошо защищены. Снаряды наших тяжелых минометов наносят ивану гораздо больший урон. Они отскакивают от земли и взрываются в воздухе. Тем самым достигается гораздо большая убойная сила от эффекта рикошета артиллерийского снаряда, против которого не защитит ни один окоп. Когда сбрасывают свой груз наши «Штуки» , земля дрожит на километр вокруг.

В одной из рот устанавливают траншейный миномет, при помощи которого предполагают забрасывать окопы ивана дисковыми минами с расстояния в тридцать — сорок метров. Конструкция миномета напоминает катапульту римлян. Она очень примитивна. Такое оружие — порождение окопной войны. Когда фронт вновь начинает продвигаться, об этих штуках быстро забывают. Но эта игра в «римские игрушки» говорит о боевом духе подразделения.

Позавчера я впервые стрелял из орудия. Десять выстрелов. Это было удивительное ощущение. Забываешь обо всем — об опасности, о холоде. Это — дуэль. Фактически мы не были в опасности; все шло как на полигоне. Наш первый снаряд ударил возле землянки с солдатами, за которой мы наблюдали целый день. Мы выстрелили по двум другим землянкам. У третьей вверх взметнулся фонтан земли, как при взрыве мины. Это был наш прощальный выстрел. После этого мы отошли к С., где расквартировались некоторое время назад. Отсюда мы должны отойти на заранее подготовленные позиции.

Вчера я ходил проведать старую братию. Франц наконец удостоился Железного креста первого класса. В послужном списке говорится: «За преследование танка врага от пункта С. до следующей деревни и попытку подбить его из противотанкового ружья». Мы смеялись до того, что слезы катились по щекам. За это, среди всех прочих заслуг! В то время как он уже получил строгий выговор!

Все равно я был рад. Я пришел туда, как раз когда отделение выходило на построение. «Мы скучаем по тебе», — говорил потом Франц.

Мы немного стесняемся сентиментальности, но в этом что-то есть. «Старая братия»... это целый мир. Не так ли, отец?

Наша связь, наша разведка никуда не годились, при­чем на уровне офицерского состава. Командование не имело возможности ориентироваться во фронтовой обстановке, с тем чтобы своевременно принять нужные меры и снизить потери до допустимых границ. Мы, про­стые солдаты, разумеется, не знали, да и не могли знать истинного положения дел на фронтах, поскольку служи­ли просто-напросто пушечным мясом для фюрера и фа­терланда.

Невозможность выспаться, соблюсти элементар­ные нормы гигиены, завшивленность, отвратительная кормежка, постоянные атаки или обстрелы противника. Нет, о судьбе каждого солдата в отдельности говорить не приходилось.

Общим правилом стало: «Спасайся, как можешь!» Число убитых и раненых постоянно росло. При отсту­плении специальные части сжигали собранный урожай, да и целые деревни. Страшно было смотреть на то, что мы после себя оставляли, неукоснительно следуя гит­леровской тактике «выжженной земли».

28 сентября мы вышли к Днепру. Слава Богу, мост че­рез широченную реку был в целости и сохранности. Но­чью мы наконец добрались до столицы Украины Киева, он был еще в наших руках. Нас поместили в казарму, где мы получили довольствие, консервы, сигареты и шнапс. Наконец желанная пауза.

На следующее утро нас собрали на окраине города. Из 250 человек нашей батареи в живых осталось только 120, что означало расформирование 332-го полка.

Октябрь 1943 года

Между Киевом и Житомиром вблизи рокадного шос­се мы, все 120 человек, стали на постой. По слухам, этот район контролировали партизаны. Но гражданское на­селение было настроено к нам, солдатам, вполне дру­желюбно.

3 октября был праздник урожая, нам даже позволи­ли потанцевать с девушками, они играли на балалай­ках. Русские угощали нас водкой, печеньем и пирогами с маком. Но, самое главное, мы, смогли хоть как-то от­влечься от давящего груза повседневности и хотя бы выспаться.

Но неделю спустя снова началось. Нас бросили в бой куда-то километров на 20 севернее Припятских болот. Якобы там в лесах засели партизаны, которые наносили удары в тыл наступавшим частям вермахта и устраива­ли акции саботажа с целью создания помех войсковому снабжению. Мы заняли две деревни и выстроили вдоль лесов полосу обороны. Кроме того, в нашу задачу вхо­дило приглядывать за местным населением.

Мы с моим товарищем по фамилии Кляйн неде­лю спустя снова вернулись туда, где стояли на постое. Вахмистр Шмидт заявил: «Оба можете собираться в от­пуск домой». Слов нет, как мы обрадовались. Это было 22 октября 1943 года. На следующий день от Шписа (на­шего командира роты) мы получили на руки отпускные свидетельства. Какой-то русский из местных отвез нас на телеге, запряженной двумя лошадками, к рокадно­му шоссе, находившемуся за 20 километров от нашей деревни. Мы дали ему сигарет, а потом он уехал обрат­но. На шоссе мы сели в грузовик и на нем добрались до Житомира, а оттуда уже поездом доехали до Ковеля, то есть почти до польской границы. Там явились на фрон­товой распределительный пункт. Прошли санитарную обработку – в первую очередь надо было изгнать вшей. А потом с нетерпением стали дожидаться отъезда на родину. У меня было ощущение, что я чудом выбрался из ада и теперь направлялся прямиком в рай.

Отпуск

27 октября я добрался домой в родной Гросраминг, отпуск мой был по 19 ноября 1943 года. От вокзала и до Родельсбаха пришлось топать пешком несколько кило­метров. По дороге мне попалась колонна заключенных из концлагеря, возвращавшихся с работ. Вид у них было очень понурый. Замедлив шаг, я сунул им несколько си­гарет. Конвоир, наблюдавший эту картину, тут же наки­нулся на меня: «Могу устроить, что и ты сейчас с ними зашагаешь!» Взбешенный его фразой я бросил в от­вет: «А ты вместо меня зашагаешь в Россию недельки на две!» В тот момент я просто не понимал, что играю с огнем, – конфликт с эсэсовцем мог обернуться се­рьезными неприятностями. Но все на том и кончилось. Мои домашние были счастливы, что я живой и здоровый вернулся на побывку. Мой старший брат Берт служил в 100-й егерской дивизии где-то в районе Сталинграда. Последнее письмо от него было датировано 1-м января 1943 года. После всего виденного на фронте я сильно сомневался, что и ему может повезти так, как мне. Но именно на это мы и надеялись. Разумеется, мои роди­тели и сестры очень хотели знать, как мне служится. Но я предпочитал не вдаваться в детали – как говорится, меньше знают, крепче спят. Они и так за меня достаточ­но тревожатся. К тому же то, что мне выпало пережить, простым человеческим языком просто не описать. Так что я старался свести все к пустякам.

В нашем довольно скромном домике (мы занимали небольшой, сложенный из камня дом, принадлежавший лесничеству) я чувствовал себя как в раю – ни штурмо­виков на бреющем, ни грохота стрельбы, ни бегства от преследующего врага. Птички щебечут, журчит ручей.

Я снова дома в нашей безмятежной долине Родельсбах. Как было бы здорово, если бы время сейчас замерло.

Работы было хоть отбавляй – заготовка дров на зиму, например, да и многое другое. Тут я оказался как нель­зя кстати. Встретиться с моими товарищами не при­шлось – все они были на войне, им тоже приходилось думать о том, как выжить. Многие из нашего Гросрамин­га погибли, и это было заметно по скорбным лицам на улицах.

Дни проходили, медленно приближался конец моей побывки. Я был бессилен что-либо изменить, покончить с этим безумием.

Возвращение на фронт

19 ноября я с тяжелым сердцем прощался со своими домашними. А потом сел в поезд и поехал возвращать­ся на Восточный фронт. 21 числа я должен был прибыть назад в часть. Не позднее 24 часов необходимо было прибыть в Ковель на фронтовой распределительный пункт.

Дневным поездом я выехал из Гросраминга через Вену, с Северного вокзала, на Лодзь. Там мне предстоя­ло пересесть на поезд из Лейпцига с возвращавшимися отпускниками. А уже на нем через Варшаву прибыть в Ковель. В Варшаве к нам в вагон сели 30 вооруженных сопровождающих пехотинцев. «На этом перегоне наши поезда часто атакуют партизаны». И вот среди ночи уже на пути в Люблин послышались взрывы, потом ва­гон тряхнуло так, что люди свалились со скамеек. По­езд, еще раз дернувшись, остановился. Начался жуткий переполох. Мы, схватив оружие, выскочили из вагона посмотреть, что случилось. А случилось вот что – по­езд наехал на подложенную на путях мину. Несколько вагонов сошло с рельсов, и даже колеса сорвало. И тут по нам открыли огонь, со звоном посыпались осколки оконных стекол, засвистели пули. Тут же бросившись под вагоны, мы залегли между рельсами. В темноте было трудно определить, откуда стреляли. После того, как волнение улеглось, меня и еще нескольких бойцов отрядили в разведку – надо было пройти вперед и вы­яснить обстановку. Страшновато было – мы ждали за­сады. И вот мы двинулись вдоль полотна с оружием наготове. Но все было тихо. Час спустя мы вернулись и узнали, что несколько наших товарищей погибли, а кое-­кого и ранило. Линия была двухпутной, и нам пришлось дожидаться следующего дня, когда подогнали новый состав. Дальше добрались без происшествий.

По прибытии в Ковель мне было сказано, что остат­ки моего 332-го полка сражаются под Черкассами на Днепре в 150 километрах южнее Киева. Меня и еще не­скольких моих товарищей приписали к 86-му артполку, входившему в состав 112-й пехотной дивизии.

На фронтовом распределительном пункте я повстре­чал своего однополчанина Иоганна Реша, он тоже, ока­зывается, был в отпуске, а я-то думал, что он пропал без вести. Мы вместе отправились на фронт. Ехать при­шлось через Ровно, Бердичев и Извеково до Черкасс.

Сегодня Иоганн Реш живет в Рандэгге, неподале­ку от Вайдхофена, на реке Ибс, это в Нижней Австрии. Мы до сих пор не теряем друг друга из виду и регулярно встречаемся, раз в два года обязательно бываем друг у друга в гостях. На станции Извеково я встретил Германа Каппелера.

Он был единственный из нас, жителей Гросраминга, с которым мне довелось встретиться в России. Време­ни было мало, мы успели лишь обменяться парой слов. Увы, но и Герман Каппелер не вернулся с войны.

Декабрь 1943 года

8 декабря я был в Черкассах и Корсуне, мы снова участвовали в боях. Мне выделили пару лошадей, на ко­торых я перевозил орудие, потом радиостанцию в 86-м полку.

Фронт в излучине Днепра изгибался подковой, и мы находились на обширной равнине, окруженной холма­ми. Шла позиционная война. Приходилось часто менять позиции – русские на отдельных участках прорывали нашу оборону и вовсю палили по неподвижным целям. До сих пор нам удавалось отбрасывать их. В селах почти не осталось людей. Местное население давно покинуло их. Мы получили приказ открывать огонь по всем, кого можно заподозрить в связях с партизанами. Фронт, как наш, так и русский, вроде бы устоялся. Тем не менее по­тери не прекращались.

С тех самых пор, как я оказался на Восточном фронте в России, мы по воле случая не разлучались с Кляйном, Штегером и Гутмайром. И они, к счастью, пока остава­лись в живых. Иоганна Реша перевели в батарею тяже­лых орудий. Если выдавалась возможность, мы обяза­тельно встречались.

Всего в излучине Днепра у Черкасс и Корсуня в коль­цо окружения угодила наша группировка численностью 56 000 солдат. Под командование 112-й пехотной дивизии (генерал Либ, генерал Тровитц) были переведены остатки моей силезской ЗЗ2-й дивизии:

— ЗЗ1-й баварский мотопехотный полк;

— 417 -й силезский полк;

— 255-й саксонский полк;

— 168-й саперный батальон;

— 167-й танковый полк;

— 108-я, 72-я; 57-я, З2З-я пехотные дивизии; – остатки 389-й пехотной дивизии;

— З89-я дивизия прикрытия;

— 14-я танковая дивизия;

— 5-я танковая дивизия-СС.

Рождество мы отпраздновали в землянке при минус 18 градусах. На фронте было затишье. Мы сумели раз­добыть елку и парочку свечей. Прикупили в нашем во­енторге шнапса, шоколада и сигарет.

К Новому году нашей рождественской идиллии при­шел конец. Советы развернули наступление по всему фронту. Мы беспрерывно вели тяжелые оборонитель­ные бои с советскими танками, артиллерией и подраз­делениями «катюш». Ситуация с каждым днем станови­лась все более угрожающей.

Январь 1944 года

К началу года почти на всех участках фронта немецкие части отступали.А нам приходилось под натиском Красной Армии от­ходить, причем как можно дальше в тыл. И вот однажды буквально за одну ночь погода резко сменилась. Наступила небывалая оттепель – на термо­метре было плюс 15 градусов. Снег стал таять, превра­тив землю в непролазное болото.

Потом, как-то во второй половине дня, когда в оче­редной раз пришлось сменить позиции – русские на­сели, как полагается, – мы пытались оттащить пушки в тыл. Миновав какое-то обезлюдевшее село, мы вме­сте с орудием и лошадьми угодили в самую настоящую бездонную трясину. Лошади по круп увязли в грязи. Несколько часов кряду мы пытались спасти орудие, но тщетно. В любую минуту могли появиться русские танки. Несмотря на все наши усилия, пушка погружалась все глубже и глубже в жидкую грязь. Нам это оправданием служить вряд ли могло – мы обязаны были доставить к месту назначения доверенное нам военное имущество. Близился вечер. На востоке вспыхивали русские сиг­нальные ракеты. Снова послышались крики и стрельба. Русские были в двух шагах от этой деревеньки. Так что нам ничего не оставалось, как распрячь лошадей. Хотя бы конную тягу уберегли. Почти всю ночь мы провели на ногах. У коровника мы увидели наших, батарея заночевала в этом брошенном коровнике. Часа, наверное, в четыре утра мы доложили о прибытии и описали, что с нами стряслось. Дежурный офицер зао­рал: «Немедленно доставить орудие!» Гутмайр и Штегер попытались было возразить, мол, нет никакой возмож­ности вытащить увязшую пушку. Да и русские рядом. Лошади не кормлены, не поены, какой с них прок. «На войне невозможных вещей нет!» – отрезал этот него­дяй и приказал нам немедленно отправляться назад и доставить орудие. Мы понимали: приказ – есть приказ, не выполнишь – к стенке, и дело с концом. Вот мы, при­хватив лошадей, и зашагали назад, полностью сознавая, что есть все шансы угодить к русским. Перед тем как от­правиться в путь, мы, правда, дали лошадям немного овса и напоили их. У нас же с Гутмайром и Штегером уже сутки маковой росинки во рту не было. Но даже не это нас волновало, а то, как мы будем выкручиваться.

Шум боя стал отчетливее. Через не­сколько километров нам повстречался отряд пехотин­цев с офицером. Офицер поинтересовался у нас, куда мы путь держим. Я доложил: «Нам приказано доставить орудие, которое осталось там-то и там-то». Офицер вы­пучил глаза: «Вы что, совсем сдурели? В той деревне уже давно русские, так что поворачивайте назад, это приказ!» Вот так мы и выпутались.

Я чувствовал, что еще немного, и свалюсь. Но глав­ное – я был пока жив. По два, а то и три дня без еды, неделями не мывшись, во вшах с ног до головы, форма колом стоит от налипшей грязи. И отступаем, отступа­ем, отступаем…

Черкасский котел постепенно сужался. В 50 киломе­трах западнее Корсуня всей дивизией мы попытались выстроить линию обороны. Одна ночь прошла спокой­но, так что можно было поспать.

А утром, выйдя из лачуги, где спали, тут же поняли, что оттепели конец, а раскисшая грязь превратилась в камень. И вот на этой окаменевшей грязи мы заметили белый листок бумаги. Подняли. Оказалось, сброшенная с самолета русскими листовка:

Прочти и передай другому: Ко всем солдатам и офицерам немецких дивизий под Черкассами! Вы окружены!

Части Красной Армии заключили ваши дивизии в же­лезное кольцо окружения. Все ваши попытки вырваться из него обречены на провал.

Произошло то, о чем мы давно предупреждали. Ваше командование бросало вас в бессмысленные контратаки в надежде оттянуть неминуемую катастрофу, в которую вверг Гитлер весь вермахт. Тысячи немецких солдат уже погибли ради того, чтобы дать нацистскому руководству на короткое время отсрочить час распла­ты. Каждый здравомыслящий человек понимает, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Вы – жертвы неспособности ваших генералов и своего слепого по­виновения вашему фюреру.

Гитлеровское командование заманило всех вас в западню, из которой вам не выбраться. Единственное спасение – добровольная сдача в русский плен. Иного выхода нет.

Вы будете безжалостно истреблены, раздавлены гу­сеницами наших танков, в клочья расстреляны нашими пулеметами, если вы захотите продолжить бессмыс­ленную борьбу.

Командование Красной Армии требует от вас: сло­жить оружие и вместе с офицерами группами сдаваться в плен!

Красная Армия гарантирует всем добровольно сдав­шимся жизнь, нормальное обращение, достаточное пропитание и возвращение на родину после окончания войны. Но каждый, кто продолжит сражаться, будет уни­чтожен.

Командование Красной Армии

Офицер завопил: «Это – советская пропаганда! Не верьте тому, что здесь написано!» Мы даже не отдавали себе отчет, что уже в кольце.

Вам могут быть интересны следующие материалы

Елки

Вязаные

Поздравления

Новый год

Сценарии

Игрушки для елки

© 2024 Новогодний портал. Елки. Вязание. Поздравления. Сценарии. Игрушки. Подарки. Шары